Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены - Тумас Шеберг Страница 70

Новое десятилетие началось с двух больших статей, которые вновь подвергли отношения Бергмана с родителями тяжким испытаниям.

В феврале он дал интервью на радио, и Карин Бергман с удивлением и радостью услышала, сколько он мог сказать о том, как важны для него она и Эрик. Затем состоялась премьера “Источника”, и фильм очень растрогал Карин: “Слезы катились по щекам, а ведь глаза у меня отнюдь не на мокром месте”. Фильм рассказывал о “величайшей муке в жизни, и о высочайшей красоте, и о тайне искупления”. Ей не терпелось поделиться переживаниями, и она незамедлительно написала сыну письмо, в надежде, что он получит его уже на следующий день. Огромное впечатление побудило ее написать и актрисе Биргитте Петтерссон, героиню которой жестоко насилуют и убивают. Карин Бергман с удовольствием читала хвалебные рецензии, но расстроилась, что писатель, журналист и литературовед Свен Стольпе раскритиковал игру Петтерссон. Ингмар Бергман полагал, что актрисе будет приятно прочитать несколько утешительных и уважительных слов от пасторши.

Однако всего неделей позже в руках Карин Бергман оказался последний номер американского журнала “Тайм”.

Обложку украшал портрет ее сына. Иллюстрация – лицо Бергмана в цвете на фоне зловещего черно-белого лесного пейзажа, где за женщиной гонится мужчина с явно недобрыми намерениями – начальный кадр сцены насилия из “Источника”.

Оказаться в знаменитой красной рамке на обложке “Тайма”, популярного во всем мире, значит войти в эксклюзивный клуб лиц, которых редакция считает самыми влиятельными на свете. Таким образом, через СМИ Бергман сделал решающий шаг в общество бессмертных, к которому, в частности, принадлежали президент Дуайт Д. Эйзенхауэр, королева Елизавета, советский политик и министр иностранных дел Андрей Громыко, австрийский психоаналитик Зигмунд Фрейд, нацистский министр пропаганды Йозеф Геббельс, Никита Хрущев, индийский борец за независимость и политик Джавахарлал Неру, американский сексолог Альфред Кинси и американский кандидат в президенты Ричард Никсон. Все они побывали на обложке “Тайма” до Бергмана.

Статья представила сына Карин Бергман в манере, типичной для англосаксонских журналов:

In the last four years the films of Ingmar Bergman (pronounced Bear ih mahn), almost unknown outside Sweden before 1956, have captured an impressive amount of screen-time in more than a dozen countries. One after another – Smiles of a Summer Night, The Seventh Seal, Wild Strawberries, Brink of Life, The Magician – they have carried off top prizes at the big film festivals and set the turnstiles twirling on the commercial circuits as no Scandinavian film has done since Garbo was a girl. And last week Stockholm was looking aghast at the latest product of Bergman’s imagination, a religious horror picture called The Virgin Spring that contains “the most terrible rape and murder scenes ever seen in a film." A Stockholm critic called it “Bergman’s best.” The U. S. was touched by Bergmania late in 1958, when The Seventh Seal was released by Janus Films. Skeptics tried to write off Bergman’s work as Norse opera for the intellectuals, but a few months later the smash success of Wild Strawberries made the U. S. aware that there was much more to Bergman than that. This winter as many as five Bergman films have been running at once in Manhattan. Next week another, a lustily ironic comedy of morals called A Lesson in Love, is scheduled to open. Week after that The Magician is booked into the big Fox West Coast chain; in late March it will ride the circuits from coast to coast. And among the art-house exhibitions Bergman is acknowledged as “The big Swede” who pulled the foreign-film business out of a substantial slump. “It’s incredible," says an sociologist. ‘As though the visions of Zosimos had hit the bestseller list.”

[За последние четыре года фильмы Ингмара Бергмана, до 1956 года почти неизвестного за пределами Швеции, захватили внушительные объемы экранного времени в десяти с лишним странах. Один за другим эти фильмы – “Улыбки летней ночи”, “Седьмая печать”, “Земляничная поляна”, “У истоков жизни”, “Лицо” – завоевали главные премии крупных кинофестивалей и заставили коммерческую машину проката работать на полных оборотах, чего со скандинавскими фильмами не случалось с времен юности Греты Гарбо. На прошлой неделе потрясенный Стокгольм смотрел последний плод бергмановской фантазии – религиозный фильм ужасов “Источник”, содержащий “самые страшные сцены насилия и убийства в истории кино”. Один из стокгольмских рецензентов назвал его “лучшим фильмом Бергмана”. Бергманомания затронула США еще в конце 1958 года, когда “Джейнес-фильм”

запустил в прокат “Седьмую печать”. Скептики пробовали отмахнуться от произведения Бергмана, мол, это скандинавское кино для интеллектуалов, однако спустя несколько месяцев сногсшибательный успех “Земляничной поляны” вынудил Штаты осознать, что Бергман представляет собой нечто много большее. Нынешней зимой на Манхэттене одновременно прошли пять фильмов Бергмана. На следующей неделе объявлен показ еще одного – изящно-иронической комедии нравов “Урок любви”. Неделей позже в кинотеатрах сети “Фокс” на Западном побережье пройдет “Лицо”, а в конце марта этот фильм будет демонстрироваться по всей стране. Прокатчики арт-хаусного кино называют Бергмана “Великим шведом”, который вывел прокат зарубежных фильмов из серьезного застоя. Как выразился некий социолог, “просто не верится. Словно видения Зосимы угодили в список бестселлеров”.]

Столь замечательная презентация должна бы вызвать у матери восторг и гордость. Карин Бергман продолжила чтение и добралась до абзаца, где говорилось о детстве, и вот тут-то она, наверно, и потеряла самообладание:

A strange child was father to this strange man. Second son of an ambitious Evangelical Lutheran parson who eventually became chaplain to Sweden’s royal family, Ernst Ingmar Bergman grew up in a home filled with cold constraint and deep unhappiness. His mother and father, a friend relates, were “sealed in iron caskets” of duty, he to the church, she to the household. They had little to do with each other and considered it “sinful to fuss over the children.” Father held frequent court on the “confession couch”, where he heard the children recite their sins. Little Ingmar soon developed a stammer and a chronic stomachache, retreated into a life of fantasy. Only in the last few years has he been reconciled with his parents. “I survived," he says with a shrug. “And they gave me something to break.” They also gave him, as a French critic has pointed out, “the themes of his future work: God and the Devil, Life and Death, the drama of the couple and the tragic solitude of beings”.