Царь Федор Иванович - Дмитрий Володихин Страница 7

Иов, будущий патриарх, занял скромное предпоследнее место в списке иерархов. Но это продлится недолго, ему предстоит быстрое возвышение.

Наконец, Московский летописец сообщает о том, что видную роль в церемонии сыграли еще четыре архимандрита, чуть уступившие в чести Троице-Сергиевскому и Рождественскому. Это настоятели трех московских обителей: Новоспасской, Чудовской и Симоновской, а также — Юрьева монастыря в Новгороде Великом.

Кто же в этом блистательном собрании удостоился высших почестей — если не считать митрополита? Не Годунов и не Мстиславский, даже не владыка Вифлеемский Неофит, несмотря на высоту своего сана, а… скромный протопоп Елевферий. И даровать ему такую роль мог только сам Федор Иванович. Видимо, когда составлялись «разряды» торжества, государь не был безгласным свидетелем.

Чин венчания на царство Федора Ивановича, помимо незначительных исправлений, не отличался от чина, разработанного для коронации его родителя в 1547 году. В Московском летописце подчеркнуто: современники воспринимали поставление русского правителя на царство как возобновление «греческого обычая», за исключением ряда маловажных подробностей. Был великий православный государь в Константинополе, но главный город греков «по грехом их», из-за вероотступничества, утратил царственность, и она перешла в Москву.

Царевич Федор являлся в 1584 году единственным законным сыном Ивана IV, сравнимых с ним претендентов на трон не существовало в принципе. Взрослый человек, известный всей стране, женатый, царская кровь от царской крови, добрый христианин… Таким образом, весной 1584-го преемник для всего народа был совершенно очевиден. Борьба могла идти — да и шла в течение первых лет правления Федора Ивановича — не между сторонниками и противниками его особы на троне, а между «дворовыми» группировками, делившими власть и влияние, по-разному смотревшими на вопросы большой политики.

Единодушное одобрение преемника выразилось в том, что помимо митрополита Дионисия, высшего духовенства и служильцев Государева двора со всей России съехались представители, присутствовавшие при возведении Федора Ивановича на трон. Это многолюдство создало впечатление, будто царя «выбирали», будто прошел даже особый Земский собор, хотя ничего подобного не было.

Венчание на царство давало русскому монарху власть, законодательно никак не ограниченную. Никому из восставших не пришло бы в голову требовать подобного ограничения. Политическая культура Руси во второй половине XVI века прошла через длительное правление Ивана IV; для его вчерашних подданных полнота самодержавия выглядела как нечто незыблемое. Не так было в 1530—1550-х годах, когда правила высшая аристократия. И не так будет в годы Смуты, когда появятся проекты урезания прав самодержца ^[13].

Пережив тревожные дни восстания, приняв венец, наследник сделался законным самодержцем, живым источником всякой власти — законодательной, исполнительной, судебной и военной. Лишь Церковь располагала самостоятельной, независимой от государя, властью в духовных вопросах. Да и то со времен Ивана III в России постепенно укреплялась традиция, согласно которой государь мог по своей воле сократить или расширить сферу дел, находившихся в ведении Русской церкви… А за пределами полномочий Священноначалия все сколько-нибудь важное в Московском государстве формально должно было происходить по указу монарха.

Отныне лишь Федор Иванович мог жаловать и отбирать чины и должности. Все равно где — в Боярской думе, приказах, при дворе или в армии; везде порядок один: как определит великий государь. Только его волей происходили любые, даже самые ничтожные изменения в законодательстве. Только он мог объявить войну и заключить мир. Любая копейка расходовалась государственными учреждениями лишь по одной причине: великий государь «приказал» им заниматься определенной сферой деятельности, работать над строго очерченными задачами, формулировать проекты, чтобы потом доводить их до полного завершения. И расходы — хоть копеечные, хоть глобальные — аккуратно заносились в приказные книги. За всякое финансовое упущение царь мог поставить виновного «на правёж». Иначе говоря, повелеть другим служилым людям заняться публичным его избиением, покуда не ляжет на стол украденная, утерянная или растраченная не по делу сумма… В поход отправляется армия — воеводы назначаются от имени «великого государя, царя и великого князя Московского и всея Руси». Посольство снаряжается к соседям — от имени правителя пишутся инструкции для «посольских людей». Затевается строительство новой крепости — да что там строительство, простой ремонт обветшалых стен! — и без указа Федора Ивановича ни один кирпич не переместится с места на место. Имя государя — на монетах и печатях. А когда царскому подданному задают трудный вопрос, тот, почесав в затылке, разводит руками и отвечает: «Про то ведают Бог да великий государь». Осведомленность и сила государя земного в глазах миллионов крестьян, посадских людей, провинциальных иереев, дворян, купцов и приказных приближались ко всемогуществу и всеведению Царя Небесного. Служилая аристократия да еще, пожалуй, архиереи могли иметь на этот счет иное мнение. Они знали, что без высшего слоя управленцев, избираемых из весьма ограниченного круга лиц, государь бессилен ворочать державными делами; следовательно, от них зависит очень многое, и об этом ниже еще пойдет речь. Но формально… формально «от Москвы до самых до окраин» кот с лавки не спрыгивал, если не приходила бумага с указом великого государя.

Отсюда возникает соблазн, которому жизнеописатели наших государей — не только Федора Ивановича — поддавались нередко: смешать судьбу монарха и судьбу страны до состояния нерасторжимого целого. В результате личность правителя расплывалась в потоке государственного развития России. Думается, пришло время поступить иначе — заняться реконструкцией того и другого по отдельности.

Эта книга посвящена Федору Ивановичу, последнему государю из рода московских Рюриковичей на русском престоле. Ему одному, а не России периода его царствования. В личности венценосца и в его судьбе отыскиваются высшие смыслы, его биография реконструируется. Кажется, столь огромное влияние правителя на состояние и развитие страны, как в России XVI века, просто не оставляет шансов отделить властителя от подвластной державы… И все же в целом ряде случаев источники позволяют провести четкую борозду между тем, что вершил Федор Иванович лично, и тем, что делалось царским именем, но исходило от совершенно других людей. Время от времени эта граница становится неотчетливой, но кое-какие обоснованные предположения высказать все-таки можно. А когда нет ни малейшей возможности увидеть мысли и чувства, слова и поступки одного-единственного человека за шумной историей государства — что ж, приходится откладывать перо, отказываясь от фантазий.

История России — совсем другая история.

В связи с этим возникают два важнейших вопроса. Нельзя, методически неверно было бы «плыть по хронологии» царской судьбы, без затей отслеживая происходящие события. Прежде необходимо найти «ключи» для расшифровки главных обстоятельств жизни монарха. А отыскиваются эти самые «ключи» в ответах на следующие вопросы.