За речкой шла война... - Николай Прокудин Страница 69

– Поделишься своими планами через полчаса! – Никита стянул с себя брюки.

…Ну, полчаса – это он переоценил свои возможности. Или, наоборот, недооценил. Уже спустя несколько минут разомлевшая Валька в чём мать родила курила, пуская в потолок изящные колечки дыма.

А Никита прокручивал в голове план дальнейших действий. Нет, не в смысле постельных утех, а в смысле по службе. Значит, так! «Урал» отогнать в парк. Послать к чёрту Алсына и зампотеха. Отбиться от наседавших дружков, требовавших сегодня прощального банкета. А вот потом – утехи, утехи и утехи.

– Валь! Ты как в квартиру-то попала?

– Да солдатик какой-то запустил. Я дошла до калитки, женщина на улице указала твой дом. А на двери – замок. Что делать? Поставила чемодан на столик, присела на лавочку, а тут солдатик посыльный во двор забежал. Спрашивает, не жена ли я твоя? Жена, говорю, учебно-полевая, тренировочная. Солдатик хихикнул, достал из тайничка ключ, открыл. Показал, куда вещи поставить, где и что можно взять, и сразу убежал. Он за тапочками приходил. Мол, ординарцем служил у взводного. Взводный – не то Шмерт, не то Смерд.

– Шмер. Миша Шмер, – посмурнел Никита. – Погиб недавно. Ты его на свадьбе брата видела, скорее всего, не запомнила.

– Ой, извини, я не знала! – всплеснула руками Валька.

С минуту помолчали.

Однако жизнь продолжается. Как пела примадонна советской эстрады на празднике милиции в день смерти бровастого генсека: «Забудем тех, кого нет с нами, и будем думать о живых».

– Ты как, Никит?

– Что – как?

– Угомонился или повторим?

Эх, повторим! Эх, раз, еще раз, еще много-много раз!

Взъерошенный Ромашкин выбрался из домика только где-то через час. Как, оказывается, мало надо для перемены настроения с минуса на плюс! Всего час назад Никиту тошнило от усатой морды комбата, от пыльного гарнизона. Он злился на всех этих жуликов-командиров вместе взятых. А сейчас уже ничто не волнует, не раздражает… Спокойствие, только спокойствие. И душевное равновесие. К черту бессмысленную службу! Машину ставить в парк и – быстро обратно в мансарду к знойной Вальке. По дороге «затариться»…

Никита открыл дверцу кабины:

Не спать, боец! Заводи машину! Гоним в парк! Живо!

– В парк? А на станцию?

– К черту! И станцию, и металл – и цветной, и черный! Если зампотеху очень нужно, пусть сам возит и вместе с Алсыном разгружает.

Боец пожал плечами: хозяин – барин.

…В гарнизонной лавке – шампанское и «Токай». Никита наполнил авоську тремя бутылками, кульками с конфетами и пряниками, яблоками, спелыми гранатами. Ну, до дому, до хаты!

Холостяцкая берлога изменилась буквально за час – уют, однако!

Присутствие женщин вообще меняет мужчин в лучшую сторону. Любая представительница слабого пола, пусть и не раскрасавица, растопит холодное сердце даже «деревянного по пояс» закоренелого службиста. Особенно если он долго воздерживался. А Никита – не службист. И Валька – раскрасавица. Эх!

Когда в казарме находится сотня молодых организмов, которым некуда выплеснуть скопившуюся неуемную энергию, жди беды. Отсюда драки, «дедовщина». Лучшее средство выпустить лишний пар из личного состава – отправить на войну. Либо открыть при части публичный дом… Женщины в Педженском гарнизоне старались на ужасное лето не задерживаться. Предпочитали убыть в отпуск в центральную Россию, на Украину. Одним словом, в Европу. Зачем мучить себя и детей? Жара, зной, пыльные бури, москиты, комары «пендинка», перебои с водой… Мужья в одиночестве зверели без женской ласки. Глушили половую энергию спиртным, словно остужали генератор турбины атомной станции охладителем. Любая появившаяся посторонняя женщина притягивала временных холостяков, как сахар – муравьев.

Сказать, что Никита вдруг до беспамятства влюбился в Вальку, – покривить душой. Да и такой уж раскрасавицей, если честно, её не назвать. Крупноватая, коренастая. Массивный круп и нечеткая талия. Великоватый рот, пухлые губы… Впрочем, при всем разообразии постельных утех это, скорее, плюс. Глаза, верно, хороши – хитрые и манящие. Грудь шикарная… Да что там! На безрыбье и раком щуку!

А теперь ещё раз о сахаре и муравьях. Наутро в дверь мансарды постучал первый «муравей». Шкребус-Глобус. Сходу попытался прорваться вовнутрь, взглянуть, с кем это спит друг Ромашкин.

Никита непреодолимой скалой встал в дверях.

– Никитушка, ты чего на построение не пришел? – Шкребус-Глобус «случайно» исполнял обязанности командира роты, пока командиры думали-гадали, куда сплавить Неслышащих.

– Не хотел и не пришел! Не обязан. Сам знаешь, куда уезжаю.

– Ну-ну, не ерепенься. Выговор объявлю! Не забывай, твоя служебная карточка пока что в полку. Поедешь к новому месту обвешанный взысканиями.

– Нет, дорогой мой друг. Ты не только не впишешь туда ничего, но ещё и снимешь те, что там записаны, если они там есть. Однако сдается мне, карточка девственно чиста – ни взысканий, не поощрений. Нехорошо как-то. Впиши-ка мне пяток благодарностей – по приказу замполита полка!

– С чего вдруг?! С какой-такой радости?

– А с такой, что убывающие выполнять интернациональный долг должны быть достойны звания «воин-интернационалист». А не то управление кадров округа меня завернет обратно. Вот тогда тебя, «случайно исполняющего», взгреют по полной и отправят вместо меня.

– Ага! Значит нам, простым смертным, взыскания получать можно, а тебе нельзя?

– А вот нельзя.

– Хрен с тобой, не накажу! Но хоть в дом-то пригласи старого товарища.

– Волк тамбовский тебе… Не пущу. Я занят.

– Да чем ты занят? – Шкребус вытянул толстую шею, пытаясь заглянуть через плечо приятеля в комнату.

– Гм! Отдыхаю!

– Да уж, занятие не хуже любого другого!

В этот момент к Никите сзади подскочила Валька и обняла за плечи, выглянув из-за спины.

– Ух, ты! – причмокнул Шкребус. – Ба-а-аба!

– Не ба-а-аба, а девушка, понял, Ребус? И не чмокай тут своими мокрыми губами. Ишь, слюну пустил! Ступай-ка… а, за шампанским! И арбуз! И фрукты!.. С десертом – приму.

Шкребус рванул, как носорог, через кусты и проволочный забор. Хлипкая ограда затрещала, и он умчался сквозь образовавшийся пролом.

– А он нам нужен, да? – мяукнула Валька.

– Да на кой?! Но ведь всё равно не отвяжется, я-то его знаю. Так хоть десерт с него получить…

– А я? Тоже десерт? – поинтересовалась Валька. Впрочем, без осуждения, даже с предвкушением.

– Ты, вот что, Валюха… Ты особенно волю его рукам не давай. Дашь повод – не отлипнет. Я-то его знаю, слюнявого.

…Шкребус примчался через час. С двумя арбузами под мышками. И не один, а с Власьевым и Чекушкиным.