Крах «Грозы Вселенной» в Дагестане - Надырпаша Сотавов Страница 67

Таким образом, несмотря на все старания, Надиру и на сей раз не удалось ни покорить народы Дагестана, ни восстановить их против России. Наоборот, желая избавиться от иранского гнета, они охотно переходили под ее покровительство. Касаясь настроения жителей Дагестана и других областей Кавказа, оказавшихся под ярмом иранского владычества, В.В. Братищев особо подчеркивал: «Здешний народ всякого звания с вожделенною радостию пришествия российских сил ожидает в уповании, яко б тем способом от тиранских надыровых рук единожды избавиться». [775]Пограничные российские власти также доносили, что «усиление российских войск в Кизляре даст возможность склонить горские народы к России». [776]

Учитывая значение Дагестана в своей восточной политике и стремление его народов избавиться от иранского гнета, с начала 1745 г. царское правительство осуществило ряд мер для усиления здесь своего влияния. Взамен безынициативного астраханского губернатора В.Н. Татищева сюда был направлен опытный в обращении с горскими народами князь В.В. Долгорукий с устным предписанием привести их в подданство России. Для дипломатического давления на шаха в Дербент отправился искусный в восточных делах дипломат М.М. Голицын. Для усиления российского командования в феврале 1745 г. в качестве командующего войсками в Кизляр был возвращен опытный во взаимоотношениях с кавказскими горцами сподвижник Петра I генерал-майор Д.Ф. Еропкин [777]. В создавшихся условиях правительство сочло целесообразным вновь «ввести в жилище андреевския и аксайския войска тайно». С этой целью из Астрахани в Кизляр были переведены б драгунских полков, 2 пехотных полка и 1 драгунская рота. [778]

Влияние России усиливалось и тем, что часть российских войск, находившихся в Кизляре, вместе с гребенскими и терскими казаками была расквартирована по р. Койсу для наблюдения за передвижением иранской армии. Шаги, предпринятые Петербургом, способствовали стабилизации положения и позитивно сказались на настроении местного населения, укрепляя его готовность к борьбе против шахских карателей.

Это же способствовало тому, что четвертый поход Надир-шаха, как и предыдущие три похода (1734,1735,1741 г.), закончился полным провалом. «Многократные кровавые походы в Дагестан шаха Надира для наказания непокорных владетелей и горцев, – писал Неверовский, – только на время смиряли хищных лезгин. – Когда же в 1741 г. шах Надир в походе своем на Аварию потерпел поражение при Чохе, в Андалалском обществе, и принужден был отступить в Кази-Кумух, тогда власть персиян на Кавказе была сильно потрясена, и страх, внушенный Надиром, начал исчезать. Во время последнего похода Надира в 1744 г. уже немного владетелей являлись к шаху с покорностью». [779]

В марте 1745 г., не добившись своих целей и на этот раз, потеряв большую часть вновь укомплектованной армии, Надир-шах отступил в глубь Ирана, надеясь взять реванш в продолжении войны с Османской империей. [780]«Победитель Великого Могола, – пишет Соловьев, – не мог ничего сделать лезгинцам и с радостью должен был схватиться за предлог окончить тяжкую и бесславную борьбу, начавши новую войну, более легкую и выгодную». [781]

Военные действий между ними возобновились летом того же года и завершились новым поражением османских войск под Ереваном в августе 1746 г. В ходе очередного конфликта обе стороны были крайне обескровлены и искали мирного исхода на взаимно приемлемых условиях. Такой основой для них послужил подписанный 4 сентября 1746 г. мирный договор, который возвратил соперников к границам Касре-Ширинско-го соглашения 1639 г.

Этот договор, признававший формально независимость Северо-Восточного Кавказа от договаривающихся сторон, допускал на деле немало возможностей для вмешательства их во внутреннюю жизнь народов региона. В частности, в IV пункте трактата оговаривалось, что «народ лезгинской и другие находящиеся в тех краях вольными имеют остаться… в их правление и дела не вступаться, а буде против Блистательной Порты или против персицкого государства какое их неприятельское намерение откроется, то по сношению обеих сторон вольно по вине их наказать». [782]

Эта возможность совместных действий воспринималась некоторыми современниками как свидетельство антирос-сийских настроений иранских и османских правителей, непосредственно затрагивающих интересы и безопасность народов региона, в том числе и Дагестана. Так, 4 декабря 1746 г. канцелярия Донского войска на основе сведений, полученных от посланных в Крым и Азов лазутчиков, сообщила о том, что «турецкий султан с шахом персицким мир заключили и подлинным намерением между собой утвердились: шаху идти будущею весною к Астрахани, а султану турецкому отправить для взятия Азова к тамошним местам войски». [783]Для решения этой задачи шах рассчитывал использовать в своих интересах агрессивный настрой крымского хана Селим-Ги-рея II, надеясь столкнуть его с Россией. «Прибыли от персидского шаха к хану крымскому послы, – доносил 27 апреля 1747 г. кизлярский комендант А.П. Девиц, – чтоб он, хан, своим войском шел вспоможение персицкому шаху для разорения российских народов». От себя генерал особо добавил, что «оныя известия заподлинные». [784]

Приведенные свидетельства подтверждают, что шах не отказался от притязаний на кавказские земли, особенно на Дагестан, даже тогда, когда его империя оказалась на грани распада. Более того, по сообщениям осведомителей из Дербента и Эндери, в апреле 1746 г. шах вызвал в Исфахан шамхала Эльдара, подверг его пыткам и, когда тот пришел в себя, приказал с 30-тысячным войском идти в Дагестан, разорить всех дагестанских владетелей, арестовать и отправить под конвоем к нему Хасбулата или его «убить и голову прислать». Эльдар, выразивший сомнение в возможности выполнить этот приказ, снова был закован в цепи и брошен в темницу. «Я де зарекался в Дагестан ходить, – заявил шах перепуганному Эльдару через трое суток, – а ныне де… сего мая неотменно буду в Дагестанию и везде дагестанских жителей в конец разорю и дома их сожгу». [785]