Танки повернули на запад - Владислав Гончаров Страница 66

1

Ненадежный украинский январь то трамбует дороги, то превращает их в студенистую кашу. Несостоявшаяся зима или предвосхитившая все сроки ростепель?

— У весны терпежа не хватает, — разглагольствует Михаил Михалыч. — Это потому, что на запад двигаемся, влияние Гольфштрема. Балыков любит делиться небогатым запасом знаний, полученных в десятилетке.

— Глядишь, и на Черчилля подействует Гольфштрем. Оттает старый барбос и откроет второй фронт… Хотя его Гольфштремом не проймешь…

Вслед за капитаном, комендантом штаба, мы перепрыгиваем через стянутые хрупким блестящим ледком лужи.

— Вот здесь, — показывает капитан на хату, белая стена которой мечена буквой «П» Едва входим, я оборачиваюсь к Балыкову:

— Возьмите, пожалуйста, у топографа листы «Липовец», «Гайсин», «Умань» и подклейте.

Адъютанту «не положено» удивляться, задавать вопросы. Однако Балыков недоверчиво переспрашивает:

— Умань?

Поворачивается через левое плечо, так что разлетаются полы шинели.

До чего же удивятся люди в полках, батальонах, экипажах, когда к ним поступит приказ повернуть на юг. Мы привыкли к непредвиденностям в ходе наступления, к неожиданным, трудно поначалу объяснимым маневрам. Но все-таки вместо запада на юг… Я и сам до конца еще не разбираюсь в новом приказе. Надежда на Шалина.

А Шалин такой же невозмутимый, спокойно сосредоточенный, всем своим видом показывающий: это вам внове, а я всегда знал…

Военный совет собрался в его клетушке, отделенной от горницы пятнистой немецкой плащ-палаткой. Эта клетушка с расстеленной на столе картой, с коричневым кожаным ящиком телефона — мозговой центр танковой армии, круто поворачивающей сейчас на юг.

В части поступило только предварительное распоряжение. Траншеи и блиндажи сдаются пехоте. Танки по возможности незаметно оттягиваются в тыл и поворачивают на рокадные дороги. Точнее, сами их прокладывают. Начинается передвижение вдоль не всегда существующей линии фронта. Кое-где противник откатился, а наша пехота еще не подошла или закрепилась в редких опорных пунктах.

Один из батальонов корпуса Гетмана получил неожиданный танковый удар с открытого фланга.

В штабе армии встревожились. В этом месте не должно было быть немцев.

Шалин потребовал номер немецкой дивизии. В корпусе не знали. Запросили бригаду. Та ответила: дивизия новая, номер не установлен.

Передали сведения в штаб фронта. И через полчаса Шалин услышал в трубке голос командующего:

— Сомневаюсь. Не может здесь быть новой. Проверьте, тщательно проверьте…

Генерал Ватутин чуток к любым данным о противнике, о новой немецкой части ему всякий раз докладывают немедленно.

Шалин послал на У-2 начальника разведки армии полковника Соболева, офицера, отличающегося от иных своих коллег щепетильной правдивостью.

Вернувшийся из корпуса Соболев доложил, что это никакая не новая, а давно нам знакомая 25-я дивизия.

Четыре ее танка, пользуясь победной беспечностью наших командиров, сожгли две «тридцатьчетверки», потом подбили еще две.

— Генерал Гетман поначалу выгораживал своих. Меньше чем на новую дивизию не соглашался, — рассказывает Соболев. — Но в конце концов пришлось…

Катуков терпеливо выслушал Соболева и кивнул Шалину:

— Продолжайте, Михаил Алексеевич.

Шалин негромким глуховатым голосом докладывает обстановку в полосе армии. Катуков вертит в руках огрызок карандаша («С таким не обюрократишься — подпись поставишь, и ладно»). Человек живой, непоседливый, он заставляет себя следить за обстоятельными рассуждениями начальника штаба. Шалину Михаил Ефимович доверяет абсолютно, безоговорочно.

— Надо полагать, дело идет об окружении немецкой группировки, вернее, 8-й армии в районе к запасу от Черкасс. Второй Украинский вышел к Кировограду…

Шалин снимает одни очки, надевает другие, черной ручкой массивной лупы обводит предполагаемый район окружения. Потом дышит на толстые стекла очков, тщательно протирает их.

— Идея крупного блокирования — заманчивая идея… По всей видимости, нам придется расширять внешнее кольцо, а может быть, частью сил сужать внутреннее. Это пока что перспективы. Но, думаю, реальные. Вполне реальные. Теперь это нам по плечу.

Невозмутимость на минуту оставляет Шалина, улыбка разглаживает две глубокие вертикальные складки, рассекающие лоб. Хитро прищурившись, он чешет бритый затылок.

Катуков азартно бросает огрызок карандаша, возбужденно трет руки:

— Здесь бы второй Сталинград устроить!..

Оживляется даже молодой начальник оперативного отдела подполковник Никитин, не позволяющий себе никаких эмоций в присутствии генералов. Он отложил в сторону планшет с листком бумаги, на который привычно заносил «выводы из обстановки», и с острым любопытством впился в место на карте, отмеченное начальником штаба.

Но Шалин снова сдержан, деловит. Он формулирует задачи частей. Никитин схватил планшет и торопливо записывает. Катуков машинально щелкает замысловатой зажигалкой, прикуривая сигарету.

Идея окружения — самая привлекательная для командиров и войск. Если бы можно было всем сообщить о ней! Но она — тайна, строгая тайна войны. Даже на нашем заседании Катуков считает нужным напомнить об этом. Значит, войска, поворачивая на юг, не будут понимать смысла совершаемого маневра. Это затруднит политическую работу.

Разумеется, сейчас, после стольких побед, авторитет командования достаточно высок. И все-таки одно дело выполнять приказ, ясно зная цель, другое — не догадываясь о ней.

На совещании командиров частей и начальников политотделов речь будет идти лишь о непосредственных задачах: сосредоточение, параллельное преследование откатывающейся на юг 17-й танковой дивизии, выход на коммуникации врага. Мы не можем упоминать об окружении, но можем говорить о воспитании наступательного порыва, о мерах боевого обеспечения. Надо увлечь войска идеей стремительного продвижения на юг, рассечения вражеского фронта. Эти шаги послужат надежной подготовкой к следующему этапу, на котором в ходе межфронтовой операции замкнется кольцо вокруг 8-й немецкой армии.