Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910-1918 - Джордж Уильям Бьюкенен Страница 66

Вечером в воскресенье в казармах было сильное возбуждение: солдаты собирались, чтобы обсудить, как им вести себя на следующий день. Должны ли они стрелять в своих родных и близких, если такой приказ будет дан? Этот вопрос они задавали друг другу. Ответ на него был дан в понедельник утром. Когда солдатам одного из гвардейских полков – Преображенского – приказали открыть огонь, они повернулись и застрелили офицеров. Волынский полк, посланный для усмирения преображенцев, последовал их примеру. Другие полки поступили так же, и к полудню 25 тысяч солдат примкнули к народу. Утром был взят арсенал и захвачены запасы оружия и боеприпасов. Затем одно за другим последовало: поджог здания окружного суда, разгром тайной полиции и уничтожение всех компрометирующих архивов, освобождение из трех главных тюрем как политических, так и уголовных преступников и захват Петропавловской крепости.

Безвольное и некомпетентное правительство с самого начала совершило ряд ошибок. Сильный, энергичный министр вроде Столыпина мог бы с тактом и твердостью удержать движение народных масс в определенных границах. Правительство не сумело убедить народ, что продовольственный кризис удастся разрешить. Оно применило неэффективные меры для восстановления порядка, которые только озлобили людей и сыграли на руку настоящим революционерам. Наконец, приказав войскам стрелять в народ, оно раздуло из всеобщего недовольства пожар, с быстротой молнии охвативший весь город. Но основную ошибку совершило военное командование, которое должно было, обладай оно хоть какой-нибудь предусмотрительностью, оставить в городе хотя бы несколько дисциплинированных и надежных воинских частей для поддержания порядка в столице. В основном же столичный гарнизон – общей численностью около 150 тысяч человек – состоял исключительно из учебно-запасных частей. Это были молодые солдаты, взятые из деревень, проходившие обучение перед отправкой в качестве пополнения на фронт. Офицеров, которые вели обучение, было слишком мало, чтобы держать в подчинении такое количество людей. То были отправленные в тыл по ранению или неопытные мальчишки из военных училищ, совершенно не способные поддерживать дисциплину в кризисной ситуации.

Такая ошибка была особенно непростительной, поскольку Петроград всегда представлял опасность с точки зрения революции. Он был центром социалистической пропаганды, которая особенно успешно шла в казармах, на заводах и фабриках. Он был полон немецких агентов, делавших все возможное для переворота в империи, поскольку считали это самым надежным способом выведения России из войны. Более того, атмосфера столицы настолько пропиталась пессимизмом, что император не раз говорил мне, как ему приятно бывает стряхнуть с себя ее гнетущее влияние и возвратиться в более ободряющую атмосферу фронта.

Я, как уже говорилось, вернулся в Петроград лишь в воскресенье вечером и в понедельник, как обычно, вместе со своим французским коллегой отправился в министерство иностранных дел. Когда я находился там, генерал Нокс позвонил мне и сообщил, что большая часть гарнизона взбунтовалась и полностью завладела Литейным проспектом. Я передал это сообщение Покровскому, сказав, что Протопопов добился своего – его провокационная политика привела к тому, что Россия оказалась перед лицом революции. Покровский согласился, но заявил, что порядок и дисциплина будут восстановлены. Назначат военного диктатора, сказал он, с фронта пришлют войска для подавления мятежа, а в заседаниях Думы объявят перерыв до 25 апреля. Я ответил, что перерыв в работе Думы – сумасшествие и единственным результатом этого может быть, что волнения, в данный момент ограниченные Петроградом, распространятся на Москву и другие города. Теперь слишком поздно подавлять это движение силой, и единственно возможный выход – прибегнуть к политике уступок и примирения. Покровский с этим не согласился, сказав, что, если бы речь шла лишь о восстании гражданского населения, правительству, возможно, стоило бы попробовать уладить дело миром, но в данном случае мы имеем дело с солдатами, нарушившими присягу, данную императору, и воинская дисциплина должна быть восстановлена в первую очередь.

Несмотря на приказ об отсрочке сессии Думы, избранный этой палатой комитет продолжил свои заседания. В то же время Родзянко послал императору вторую телеграмму: «Положение ухудшается. Надо принять немедленные меры, ибо завтра уже будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». Вскоре Дума узнала, что военный министр генерал Беляев получил телеграмму от императора с сообщением, что он возвращается в Петроград и что генерал Иванов, которого он назначил диктатором, вскоре прибудет с большим количеством войск. Эта телеграмма воспроизводила взгляды, выраженные мне Покровским касательно мер, которые будут предприняты против солдат, нарушивших воинскую присягу.

В половине второго в Государственную думу явились депутаты от воинских частей, расположенных на северном берегу реки, чтобы узнать, какие указания даст им Дума. Родзянко, который их принял, сказал, что основным требованием Думы является отставка нынешнего правительства. Он ничего не говорил об императоре, поскольку Дума, как и большинство народа, была застигнута врасплох стремительным развитием событий и не знала, как быть. Несколько позже к Думе подошел отряд восставших войск, и тут Керенский и Чхеидзе обратились к солдатам, призвав их поддерживать порядок, не допускать бесчинств и твердо стоять за свободу. Керенский попросил их предоставить Думе охрану, и, во избежание столкновений, Родзянко согласился на замену старого караула. Керенский – молодой адвокат, сын бывшего главного инспектора учебных заведений Туркестана, женатого на крещеной еврейке, – уже составил себе имя пламенными речами, которые он произносил в Думе в качестве лидера партии социалистов-революционеров. ^[83] Мне придется много говорить о нем ниже, но сейчас уместно будет отметить, что в эти критические дни он действовал вполне лояльно – если учитывать его социалистические взгляды – по отношению к комитету Думы. Чхеидзе, который представлял социал-демократов, напротив, работал исключительно в интересах своей партии. Около трех часов, после заседания, проведенного за закрытыми дверями, Дума назначила Временный комитет для поддержания порядка, в который были включены представители всех партий, за исключением крайне правых: его составили двое правых, трое октябристов (умеренных), пятеро кадетов-«прогрессистов» и двое социалистов – Керенский и Чхеидзе. Председателем комитета стал Родзянко.

В тот же вечер Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов созвал своих представителей на собрание в Таврическом дворце, где заседала Дума. Солдатам, перешедшим на сторону народа, предлагалась послать одного делегата от каждой роты и заводам – одного делегата от каждой тысячи рабочих.

В течение всего дня люди шли в Думу, и к вечеру в здании скопилось множество солдат, рабочих и студентов. Вечером туда был приведен председатель Государственного совета Щегловитов, бывший министр юстиции и ультрареакционер, и помещен под арест, а ближе к полуночи туда явился жалкий человек в засаленной шубе и произнес: «Я – бывший министр внутренних дел Протопопов. Желая благополучия своей стране, я добровольно передаю себя в ваши руки».