Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания - Владимир Сухомлинов Страница 64

При таком образе действий нет ничего удивительного, что могли происходить крупные недоразумения. В тревожные дни, предшествовавшие разрыву с Германией, посол граф Пурталес старался предотвратить возможность мобилизации нашей армии. Он убеждал Сазонова, чтобы тот не допускал принятия каких-либо военных мер, которые могли только повредить дипломатической работе в деле мирного разрешения конфликта.

В решении дипломатических вопросов я участия не принимал. Николай Николаевич сумел оттеснить от государя всех неудобных для него советчиков, в том числе прежде всего меня. В те предвоенные дни царь находился полностью под влиянием своего дяди.

Если же теперь оказывается, что помимо меня начальник Генерального штаба собирался пустить в ход общую мобилизацию вместо частичной, то для меня эта новость – обстоятельство, искусно скрытое в свое время. Янушкевич был умный и осторожный человек – самостоятельно решиться на такое преступное дело он не мог.

Нет никакого сомнения, что им руководило лицо, имевшее такое исключительное влияние на государя, что Янушкевич ничем не рисковал.

В настоящее время выясняется, что 29 июля вместо решенной частичной мобилизации едва не объявили общую. За моей спиной пытались, очевидно, получить разрешение государя объявить общую мобилизацию.

По-видимому, Николай Николаевич вынудил у государя согласие на это. Но его величество затем вновь изменил свое повеление, получив телеграмму от императора Вильгельма. Передав в управление Генерального штаба это окончательное решение Николая II, генерал Янушкевич добавил, что государь принимает на себя всю ответственность за частичную мобилизацию.

* * *

Дальнейший ход событий принял характер большой скоротечности. Около полуночи с 16 (29) на 17 (30) июля государь император вызвал меня по телефону из Петергофа, вследствие полученной им телеграммы от императора Вильгельма. Государь передал мне содержание этой телеграммы. В ней Вильгельм просил его «прекратить» нашу частичную мобилизацию, но о прекращении таковой же в Австрии ничего не говорил и не обещал принять меры к тому, чтобы держава, первая приступившая к такому же образу действий, от этого отказалась.

Так как я несколько дней государя не видел, то этот разговор меня, понятно, поразил. За кулисами должен был находиться кто-нибудь, с кем государь советовался и в правильности советов которого Николай II, однако, усомнился. Если бы у него явилось самостоятельное решение исполнить желание Вильгельма, ему следовало отдать об этом прямое приказание – мобилизацию отменить.

Но государь, по-моему, на такой шаг не решался потому, что это не отвечало взглядам конфиденциального его советчика. Такое положение «между молотом и наковальнею» заставило его принять среднее решение: «Нельзя ли приостановить?»

По телефону мне пришлось доложить, что мобилизация не такой механизм, который можно было бы, как коляску, по желанию приостановить, а потом опять двинуть вперед. Что же касается отмены частичной мобилизации, то если бы последовало именно такое повеление, я со своей стороны считал долгом доложить, что после этого потребуется много времени, чтобы восстановить нормальное исходное положение для новой мобилизации четырех южных округов.

Я просил государя, ввиду важности вопроса, потребовать еще доклад начальника Генерального штаба по этому вопросу. На этом наш разговор прекратился.

Через некоторое время мне позвонил генерал Янушкевич и доложил о разговоре с государем, причем его ответ совпадал с тем, что и я докладывал государю.

А так как ни Янушкевич, ни я, таким образом, повеления о прекращении нашей частичной мобилизации не получили, то никаких распоряжений делать не имели права. Частичная мобилизации против Австро-Венгрии решена была не одним государем самостоятельно, для этого он созвал совещание в Красном Селе 12 (25) июля. При таких условиях, помимо министра иностранных дел, Николай II, очевидно, не мог решиться отменить свое повеление.

В данном случае решение вопроса находилось в руках руководителей политики и тех закулисных сил, контроль которых был для меня недоступен.

* * *

Утром 17 (30) июля я просил разрешения прибыть с докладом к его величеству, но ответа не получил. Был ли государь так занят, что в подобную критическую минуту не мог принять с докладом военного министра? А между часом и двумя пополудни генерал Янушкевич по телефону доложил мне о том, что Сазонов передал ему высочайшее повеление объявить общую мобилизацию армии и флота. Такое решение последовало вследствие полученных из Берлина последних сведений. Об этом докладывал мне Янушкевич не позже двух часов пополудни, а от нашего посла Свербеева могла быть получена телеграмма только вечером 17 (30) июля.

* * *

Войны избежать не удалось. Так как Николай II решил сам стать во главе действующей армии, то ввиду предстоящего отъезда на фронт состоялось заседание Совета министров под председательством самого государя в Петергофе, на так называемой «ферме». В сущности это был небольшой павильон в парке, всего одна зала с небольшими пристройками примитивного фасона и незатейливой меблировкой.

Посреди зала находился стол настолько большого размера, что вокруг него могло поместиться 20–25 человек. Вся мебель была чуть ли не екатерининских времен. На стенах висели старинные гравюры с изображением охоты, древних замков, портретами XVII века с изображением лиц в напудренных париках, жабо, с отложными широкими кружевными воротниками…

На эту ферму государь пришел пешком, совершенно один и без оружия.

В настоящее время, по истечении девяти лет с того дня, когда решался вопрос большого исторического значения, а именно: станет ли государь во главе действующей армии, есть уже данные, позволяющие в этом разобраться. Но интересно выяснить, насколько я виноват в том, что настойчиво, энергично не пошел против всех остальных членов совещания и категорически не заявил, что государь не должен менять своего решения выступить в поход вместе со своими войсками.

После заявления государя о том, что, предполагая стать во главе армии, выступающей в поход, он желал бы дать Совету министров некоторые полномочия для окончательного решения дел в его отсутствие, во избежание всяких проволочек и задержек с бюрократической точки зрения, его величество предложил председателю Совета министров Горемыкину высказать свое мнение.

Старик премьер-министр чуть ли не со слезами на глазах просил государя не покидать столицу ввиду политических условий, создавшихся в стране, и той опасности, которая угрожает государству, из-за отсутствия его главы в столице в критическое для России время. Речь эта была трогательна и, видимо, произвела на государя большое впечатление.

К ней горячо присоединился министр земледелия и государственных имуществ Кривошеин, энергично высказавшийся за то, чтобы государь оставался в центре всей административно-государственной машины. Он излагал свои доводы с таким пафосом, что его речь, казалось, производила на государя тоже сильное впечатление.

Затем министр юстиции Щегловитов, опытный профессор, в своих спокойных доводах, основанных на исторических данных, сославшись на Петра Великого и обстановку прутского похода того времени, увлек всех нас своим убежденным докладом о том, почему государю необходимо оставаться у руля правления.