Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938-1945 - Вильгельм Кейтель Страница 63

Все это он сообщил твердым голосом и без намека на какое-либо волнение. После того как он закончил, я сказал ему, что немедленно выезжаю на фронт к Венку, Хольсте и ко всем остальным, чтобы выступить перед командирами подразделений и сказать им, что фюрер ждет от них и защиты Берлина, и своего избавления. Не говоря ни слова, он протянул мне руку, и мы вышли от него.

Под каким-то предлогом мне вскоре после этого все-таки удалось еще раз поговорить с Гитлером, но на этот раз наедине, в его личном кабинете, рядом с конференц-залом. Я сказал, что наш личный контакт с ним может быть прерван в любой момент, если русские на севере прорвут фронт и перережут коммуникации между Крампницем и Берлином. Смогу ли я узнать, начались ли какие-либо переговоры с вражескими державами и кто их проводит? Сначала он сказал, что вести переговоры о капитуляции еще слишком рано, но затем он начал настаивать на том, что переговоры пойдут лучше, когда мы достигнем какой-либо локальной победы; в этом случае «локальной победой» должно стать сражение за Берлин. Когда я заявил, что это меня не удовлетворяет, он сказал мне, что на самом деле он уже некоторое время ведет мирные переговоры с Англией при посредстве Италии и что каждый день он вызывает к себе Риббентропа и обсуждает с ним их дальнейшие действия; он предпочел тогда не вдаваться со мной в подробности.

Я сказал, что я вернусь с фронта на следующий день, чтобы доложить ему развитие обстановки. Затем я ушел, не подозревая, что больше мы никогда друг друга уже не увидим.

В Крампниц я вернулся вместе с Йодлем. По пути мы откровенно поговорили и сошлись во мнениях, что оставлять все так, как есть, нельзя, и обсудили возможность похищения фюрера из бункера силой. Йодль сказал мне, что подобные мысли занимают его с прошлого дня, хотя он и не решался высказать их. Сегодня, когда они находились в бункере рейхсканцелярии, он обдумывал реальность осуществления этого плана и пришел к выводу, что ни о чем таком не может быть и речи, из-за сильной охраны СС и телохранителей службы безопасности, которые лично присягали Гитлеру на верность; без их участия любые подобные попытки обречены на провал. Такие люди, как генерал Бургдорф, военные адъютанты, Борман и адъютанты СС, все восстанут против нас. И мы отказались от этой идеи.

Затем Йодль предложил, чтобы мы подождали итогов действий, которые он предпринял совместно с Герингом; вечером, 22-го числа, он подробно описал генералу Коллеру, начальнику штаба ВВС, произошедшие вечером в рейхсканцелярии события и подчеркнул, что фюрер решил остаться в Берлине и либо победить, либо погибнуть здесь; Йодль послал Коллера к Герингу в Берхтесгаден, чтобы как можно быстрее передать ему всю картину разразившегося кризиса. Теперь в это мог вмешаться только Геринг, поскольку только он был способен на это. Я тотчас же подписался под действиями Йодля и был благодарен ему за то, что он проявил инициативу, приняв такое решение, до которого я сам не додумался.

Когда мы прибыли в Крампниц, вся наша организация – т. е. оперативный штаб ОКБ плюс штаб военного министерства («Север»), который Йодль объединил в Северный командный штаб, под его собственным управлением, – уже собиралась уезжать. Комендант, получив неподтвержденное донесение о разведывательных рейдах русской кавалерии к северу от Крампница, уже взорвал большой полевой склад боеприпасов, не получив на это никакого приказа, и распорядился эвакуировать казармы. К несчастью, у меня не было времени призвать к ответу этого истеричного господина, который так запросто уничтожил боеприпасы Берлина... [48]

Генерал Венк передвинул свой штаб армии дальше на север и занял уже другой домик лесника, когда я приехал к нему с наступлением сумерек. Он пытался установить связь с одной из своих танковых дивизий, находившейся на другом берегу Эльбы, но безуспешно. Я настойчиво потребовал от него немедленно и всецело перенацелить свои операции на Берлин и пустить в ход свое личное влияние, поскольку судьба фюрера зависела именно от этого последнего сражения, а не от танковых рейдов на другом берегу Эльбы.

Там меня ожидал телефонный вызов от Йодля; он сообщил мне новости, что сегодня ночью он, к несчастью, вынужден эвакуироваться из Крампница ввиду близости противника, против которого он на данный момент может выставить только два батальона танков. Поэтому он переносит штаб ОКБ – т. е. наш оперативный штаб – в лесной лагерь в Нойе-Роофен, между Рейнсбергом и Фюрстенбергом; первоначально этот лагерь был оснащен сигнальным оборудованием и связью для Гиммлера, но оставался свободным и подходил нам на сто процентов. Я сразу же согласился, но с одним условием, что с рейхсканцелярией должна поддерживаться радиосвязь, и фюрер должен быть извещен о нашем переезде.

Я сразу же понял, что теперь продолжать ежедневные военные совещания в бункере фюрера уже невозможно, поскольку, скорее всего, уже завтра враг отнимет у нас дорогу из Крампница в Берлин. Но ничего другого нам уже не оставалось.

Затем я попытался убедить генерала Венка в серьезности ситуации и в важности поставленной перед ним задачи – заново освободить подходы к Берлину, а затем, приказав ему лично доложить в рейхсканцелярию и ввести фюрера в суть дела, этой же ночью я выехал в штаб Хольсте и прибыл туда незадолго до полуночи. С Хольсте я обсудил все детали стоящей перед ним задачи: ослабив свой тыл, противостоящий американским силам, которые явно не собирались форсировать Эльбу, Хольсте должен был собрать все свои силы вместе и прикрыть северный фланг 12-й армии Венка от любой опасности или реального вмешательства русских.

В то время все еще можно было восстановить проходы к Берлину через Потсдам и Крампниц, если бы:

1) в результате наступления 12-й армии удалось бы полностью освободить Потсдам и установить связь с Берлином;

2) 9-я и 12-я армии смогли бы соединиться южнее Берлина;

3) предпринятая по личному приказу фюрера генералом танкового корпуса СС Штайнером атака с севера позволила бы ему пробиться через дорогу Берлин – Крампниц, на территорию не совсем благоприятную для действий танков.

Единственной проблемой генерала Хольсте было установить контакт с группой армий Хейнрици и танковой группой Штайнера на северо-западе Берлина: если бы он преуспел в этом, тогда, используя непроходимое Хавельлендское болото, он мог бы заткнуть эту брешь и небольшими силами. Я заверил Хольсте, что отдам группе армий Хейнрици распоряжения на этот счет, и этой же ночью выехал обратно; при первых лучах рассвета я проехал через Рейнсберг, тихий и мирный город, и после длительных поисков добрался до нашего лагеря в Нойе-Роофене, куда только что, примерно около восьми часов, прибыл сам Йодль и его ближайшее окружение. Лагерь был так хорошо спрятан в лесу, вдали от самой деревни и дороги, что найти его нам помогли только местные проводники.

Мучительное осознание нашей отдаленности от рейхсканцелярии и наша зависимость от радиосвязи и телеграфа укрепили мое намерение взять на себя ответственность за принятие решений – в отличие от прежнего, – поскольку я уже не мог получать оттуда телефонограмм; утром я позвонил в рейхсканцелярию и переговорил сначала с одним из адъютантов, а затем и с генералом Кребсом и просил его соединить меня с фюрером, как только он освободится.