Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама - Барбара Такман Страница 63

Призыв к конгрессу вскоре поддержали Нью-Йорк и Филадельфия, летом согласие дали двенадцать колоний. Многие американцы убедились в правдивости слов Джефферсона, обратившегося в инструкции к делегатам конгресса от Виргинии: «Отдельные акты тирании еще могли быть отнесены к преходящим явлениям дня, но серия репрессивных действий, начавшаяся в известный период и проводимая неуклонно через все министерские перемены, слишком очевидно показала себя сознательным, систематическим планом обращения нас в рабство».

Эти слова стали догматом веры в Америке. Джордж Вашингтон подтвердил их, сказав, что Британия вынашивает план «надеть на нас оковы рабства». Его поддержал Томас Пейн: «Британский кабинет при каждом удобном случае пытается поссориться с Америкой», чтобы отнять у нее дарованные хартией права на самоуправление и держать под контролем рост численности ее населения и благосостояния. Обвинение было уместно, потому что оно оправдывало бунт, и если в самом деле Британия сознательно толкала колонистов на восстание, чтобы законным образом подавить его, то тогда ее политика была рациональной. К несчастью, эта версия не может быть принята в связи с тем, что правительство вело себя непоследовательно — оно то наступало, то отменяло законы, министры принимали индивидуальные, противоречивые решения. Те, кто обвинял английских политиков в «намеренных и систематических» планах, был абсолютно неправ. «О каком принуждении и о какой отмене идет речь, — восклицал Берк, — о каком запугивании и о каком подчинении, о каких делах и о каком бездействии, о каком напряжении и о каком послаблении? Давайте примем хоть какую-то систему, прежде чем закончим заседание. Давайте условимся о более или менее последовательном поведении».

Американцы же, уверенные в том, что политика Англии последовательна, шли к разрыву. «Репрессивные законы» объединили колонии, та же история и с тем же результатом произошла два столетия спустя, когда Япония напала на Перл-Харбор. На первый Континентальный конгресс в сентябре 1774 года прибыло 56 депутатов, представлявших все колонии, за исключением Джорджии. Они объявили, что все акты парламента в отношении колоний начиная с 1763 года, нарушают права американцев, а потому они вынуждены вновь прибегнуть к бойкоту английских товаров до тех пор, пока эти законы не будут отменены. Если этого не произойдет, они откажутся не только от импорта, но и от экспорта. Конгресс принял десять резолюций о самоуправлении, в том числе и в отношении внутренних налогов, вводимых собственными законодательными учреждениями. Под давлением радикалов конгресс объявил «репрессивные законы» неконституционными и недействительными и постановил не подчиняться им и требовать их отмены. Конгресс посоветовал гражданам вооружаться и в случае нападения сформировать ополчение для обороны. Признавая подчинение короне, делегаты конгресса постановили считать колонии «доминионом», неподвластным парламенту. Не желая навлекать на себя враждебность консерваторов, независимости требовать не стали. По словам Джона Адамса, «если это страшилище встретится лицом к лицу с пугливым человеком, тот упадет в обморок».

Некоторые все же были готовы к альтернативе и, как сказал Джефферсон в своем послании к делегатам Виргинии, не возражали против «объединения на основании хорошего плана». Он заявил, что у колоний не должно быть никаких ограничений во внешней торговле и никаких налогов или контроля за их собственностью. Джозеф Галлоуэй из Пенсильвании, лидер консерваторов на Конгрессе, официально предложил план «союза Великобритании со своими колониями», но поддержали его лишь несколько делегатов. Были люди, которые не хотели никаких отношений с британцами, их считали продажными, распущенными и враждебно настроенными по отношению к свободе. «Когда я думаю о страшной коррупции людей в этом старом гнилом государстве, — писал Франклин Галлоуэю, — с их бесчисленными и бесполезными должностями, огромными жалованьями, пенсиями, привилегиями, взятками, беспричинными ссорами, глупыми предприятиями, фальшивыми счетами, контрактами, пожирающими все доходы… то боюсь, что от близких взаимоотношений с британцами Америка не выиграет, а проиграет».

Отношения с колониями становились все хуже, и прогрессивные английские мыслители все чаще задумывались о союзе. В 1776 году Адам Смит высказал эту идею в «Исследовании о природе и причинах богатства народов». Он предлагал ее как средство для достижения «благосостояния, процветания и могущества империи». В том же году интеллектуальный лидер нонконформистов доктор Ричард Прайс в «Замечаниях о природе гражданской свободы и войны с Америкой» выдвинул идею англо-американского союза на условии равенства. Зараженный идеями Просвещения, Прайс основывал свое исследование на принципе гражданских свобод и утверждал, что они «приносят человечеству разум, права и справедливость». Имелась альтернатива — принуждение или восстание, хотя на тот момент мало кто решился бы утверждать, что восстание возможно. Большинству британцев идея о равенстве с американцами казалась немыслимой, во всяком случае, создание федерации было неприемлемым, ибо никто во властных английских структурах не отдал бы право на регламентирование торговли. Если бы с обеих сторон было желание компромисса, то федерация в каком-то виде могла быть постепенно построена. На тот момент подобная идея была преждевременной. Ей противостояли предубеждения и предвзятость во мнениях, да и до создания технологий трансокеанской коммуникации еще оставалось сто лет.

Англия восприняла созыв Континентального конгресса как предательство. С этого момента в Британии все больше утверждалась идея обращения к силе. От генерала Гейджа стали поступать тревожные письма. Он сообщал о быстром распространении «пламени подстрекательства к мятежу» и о том, что эта идея принадлежит не только «фракции» агитаторов, но что ее разделяют свободные землевладельцы и фермеры Массачусетса, а также их соседи, они запасаются оружием и боеприпасами, даже готовят артиллерию. В последних письмах он сообщил, что всю Новую Англию следует считать взбунтовавшейся. В ноябре король признал, что нанесение удара должно решить, останутся ли колонии в подчинении или обретут независимость.

Кабинет решил направить в Америку три военных корабля с подкреплением, однако в ту осень все были заняты проведением выборов, и эту операцию отложили до созыва нового состава парламента. Между тем, пусть не во «внутреннем кабинете», а в правительстве нашелся человек, выразивший свое несогласие с общим мнением. Это был виконт Баррингтон, много лет занимавший пост секретаря по военным делам. Ранее он выступал за твердую линию по отношению к американцам, а сейчас оказался в числе тех немногих, кто не был ограничен шорами предубеждений и смог осознать ход событий. К 1774 году он пришел к мысли, что карательные меры в отношении колоний вызовут вооруженное сопротивление, что окончится катастрофой. Он не сделался сторонником американцев и не изменил своих политических убеждений, он просто пришел к профессиональному заключению и объяснил свою позицию в двух письмах, отправленных Дартмуту в ноябре и в декабре. Баррингтон утверждал, что война в Америке будет бесполезной, дорогостоящей и выиграть ее будет невозможно. Бесполезной он назвал ее потому, что Британия не сможет ввести налогообложение колоний, а дорогостоящей она станет потому, что для удержания завоеванных территорий необходима будет большая армия. Понадобится строить крепости, стоимость которых окажется губительной для бюджета, к тому же не миновать «ужасов и кровопролития гражданской войны». «Повторяю, — писал он, — борьба для нас — вопрос чести, и обойдется она нам дороже, чем мы можем себе позволить».