Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама - Барбара Такман Страница 62

Враждебное отношение правительства к Бостону было так сильно, что на первых двух заседаниях билль о закрытии Бостонского порта не вызвал возражений, даже Барре и Генри Конвей высказались в его поддержку. На третьем чтении спикеры от оппозиции наконец заговорили — указав, что и другие порты отправили чай назад в Англию, — они попросили дать Бостону шанс возместить убытки. Самое важное заявление сделал человек, знавший ситуацию в колониях: бывший губернатор Западной Флориды Джордж Джонстоун предупредил, что «следствием билля может стать Генеральная конфедерация, которая окажет сопротивление этой стране». Мало кто прислушался к его пророчеству. Оппозиционные спикеры, отметил Берк, в числе которых был он сам, «произвели так мало впечатления», что палате общин и не понадобилось считать голоса. В палате лордов Шелберн, Кэмден и герцог Ричмонд осудили билль с тем же успехом. Закон о закрытии бостонского порта прошел через парламент как по маслу.

Столь же быстро были приняты еще три «репрессивных закона». Первый — Закон об управлении Массачусетом — фактически лишал Колонию залива права на самоуправление. Права на выбор и назначение чиновников, представителей, судей и присяжных, а также основное право — на созыв городских собраний — передавались Короне, действующей через губернатора. Естественно, в других колониях резонно предположили: то, что было сделано с Массачусетсом, может случиться и с любой из них. За этим актом последовал Закон об отправлении правосудия, позволявший губернатору переносить в Англию или в другую колонию рассмотрение дел правительственных чиновников, обвиненных в преступлениях в Массачусетсе и утверждавших, что они не могут рассчитывать на справедливый суд на месте. Это было оскорбление, поскольку Бостон приложил все усилия, чтобы устроить справедливый суд над капитаном Престоном, который командовал солдатами во время «бостонской резни». Защитником Престона был Джон Адамс, и суд оправдал Престона. Закон о военном постое давал губернатору право расквартировывать солдат по своему усмотрению, если местные власти не обеспечили их казармами. Он мог поселять их в домах граждан, в тавернах и других зданиях. В это же время генерала Гейджа отправили в Бостон, поставив губернатором вместо Хатчинсона.

Самой осуждаемой мерой, хотя она и не входила в число «репрессивных законов», стал Квебекский акт. Этот документ расширил границы провинции до реки Огайо, а на эти территории притязали Виргиния и другие колонии. Акт сформулировал также принципы гражданского управления в Канаде и устанавливал право парламента на налогообложение, в качестве основы судопроизводства он принял французский гражданский кодекс и обеспечил колонистам свободу вероисповедания. Поскольку 95 процентов канадцев исповедовали католичество, мера была на удивление разумная, однако колонисты и их друзья в Англии встретили ее в штыки. Зазвучали громкие обвинения в «папстве». Пенсильвания предсказывала введение инквизиции, а Филадельфия — Варфоломеевскую ночь, лорд Кэмден утверждал, что «папистская армия» и «папистские орды» намерены покончить со свободами протестантских колоний. Газета «Сент-Джеймс кроникл» заявила, что упразднение суда присяжных — «слишком скандальное предложение, чтобы на него согласился хоть один англичанин». Причиной появления до странности несвоевременного акта, дарующего привилегии канадцам, возможно, была надежда заручиться их лояльностью и поддержкой в пресечении любого американского мятежа. И все же, если намерение правительства состояло в том, чтобы успокоить и, в конце концов, примирить колонии, то принятие Квебекского акта вслед за «репрессивными законами» стало отличным примером того, как поступать не следовало.

Была ли неуместность правительственных действий вызвана невежественностью или, напротив, являлась намеренной провокацией — в чем твердо была уверена оппозиция, — сказать невозможно. Однажды на заседании губернатор Джонстоун довольно беспомощно заявил, что «палата общин действует в этих вопросах, совершенно не разбираясь в американской обстановке». Получается, что невежественность и в самом деле сыграла свою роль.

Меры, принятые правительством в марте-июне 1774 года, пробудили реальные опасения оппозиции, и она предупредила о возможных последствиях. Использование силы представлялось вполне вероятным, а перспектива ее применения против тех, в чьих жилах текла английская кровь, пугала многих. Джон Даннинг, юрист и либерал, бывший генеральный стряпчий в правительстве Графтона, впоследствии проанализировал события в памятной резолюции. В «репрессивных законах» он увидел тенденцию к «войне, к жестокой мести и ненависти по отношению к нашим подданным». Других беспокоило отсутствие шансов на успех. Генерал-майор Уильям Хоу, тот, который вместе с Вульфом вскарабкался по скалам на Авраамовы высоты в Квебеке, в 1774 году заявил своим избирателям, что для покорения Америки недостаточно всей британской армии. Генерал Джон Бургойн, также член парламента, говорил, что хочет убедить Америку словом, а не оружием.

Министры тоже были предупреждены. Генри Лоуренс совещался с Дартмутом относительно возможного эффекта от «репрессивных законов» и так же, как и губернатор Джонстоун, предсказывал, что колонисты от Джорджии и до Нью-Хэмпшира сформируют союз сопротивления, что до тех пор считалось фантастикой. Но судьба предупреждения в политике обречена на неуспех, так как адресат не хочет ему верить. Миф о Кассандре, говорившей правду, когда ей никто не верил, доказывает, что еще древние греки глубоко понимали человеческую психологию.

В дебатах, состоявшихся 19 апреля 1774 года, оппозиция выступила за отмену чайной пошлины, и Берк произнес речь о налогообложении в американских колониях. Он подробно рассказал о правительственных актах и об их отмене, о колебаниях и уловках правительства, о пустых угрозах, ложных предположениях и об истории колониальной политики. Начав с Навигационных актов, он подошел к настоящему моменту и заговорил о «беспорядочной и бездумной поспешности», с какой правительство «стремится к собственной погибели». Он обвинил слуг народа в том, что те никогда не рассматривали собственные сложные интересы во всей их полноте и последовательности. Берк сказал, что у них не сложилась система нравственных ценностей, они не отличают добра от зла, а лишь иногда придумывают какую-то жалкую историю-однодневку, чтобы избежать трудностей, в которые сами себя загнали. В результате они «расшатали устои коммерческой империи, опоясавшей землю». Сделав упор на доказательствах власти — на том, что сегодня называется способностью внушать доверие, — он сказал: «Они говорят, что это имеет отношение к достоинству. Достоинство причиняет вам ужасные неудобства, оно ведет постоянную войну с вашими интересами, с вашим понятием о справедливости и с вашей политикой».

Это «ужасное неудобство» преследовало политиков в каждом столетии. Бенджамин Франклин, мудрый человек, один из немногих, кто извлекал уроки из политического опыта, возводил достоинство в принцип и способен был его отстоять. Во время кризиса, вызванного гербовым сбором, он написал: «Не исправление ошибки, а упорство в ней роняет честь любого человека или организации людей».

Парламентский акт о закрытии порта объединил жителей Бостона. В мае Род-Айленд призвал американцев на межколониальный конгресс. В городах Коннектикута устраивались собрания, где звучали возмущенные речи. Люди собирали жителям Бостона деньги и провизию и, в случае чего, клялись «обрызгать американские алтари кровью наших сердец». Старый ветеран сражений с индейцами, участник Семилетней войны, полковник Израэль Патнэм, председатель комитета связи в Коннектикуте, лично пригнал 130 овец в Бостон, за сто миль от своего дома в Помфрете. Балтимор прислал 1000 бушелей зерна; подарки приходили из всех тринадцати колоний. Патриотические лидеры потребовали полного отказа от заморского чая, контрабанда была прекращена, «ненавистный мусор» сжигали на деревенских лужайках, а неаппетитные травяные настои назвали «чаем свободы».