Масоны. Как вольные каменщики сформировали современный мир - Джон Дикки Страница 63

Однако было бы ошибкой считать, что белые и индийские братья этой ложи жили в полной гармонии. После пережитой травмы мятежа Аллахабад был расколот.

После мятежа 1857 года, в ходе которого в городе было убито пятьдесят белых, британцы почувствовали, что им стоит жить как можно дальше от индийского населения. Аллахабад был превращен в центр правительства и права, потому что его можно было легко защитить. Не успело насилие утихнуть, как стратегически неудобная мечеть XVII века была снесена — без какой-либо компенсации мусульманской общине. Это было лишь началом масштабного переустройства города британскими властями. Восточно-Индийская железная дорога, пересекая внушительный балочный мост, разрезала город пополам. К северу находился «Белый город», или «вокзал», включавший помимо прочего новый британский квартал Кэннингтон. С южной стороны располагался старый индийский город. Контраст между этими двумя районами был впечатляющим. В одном районе жило 3 % населения города, в основном европейцы, у которых были ровные широкие улицы с ухоженными и тенистыми тиковыми аллеями. Здесь находились большие административные здания, гостиницы, больница и медицинское училище. Для обитателей оштукатуренных одноэтажных домов с верандой были построены англиканская церковь, библиотека, клуб, площадка для крикета, поле для поло и конечно же удобное здание масонской ложи, открытой в 1875 году на Катчерри-роуд (где оно стоит и по сей день). Для пущей уверенности здесь были также казармы, которые один из путешественников назвал дворцовыми. Другая же часть города была похожа на шумную и зловонную выгребную яму. Здесь жило индийское население во всем многообразии религий, каст и профессий. В 1885 году, незадолго до прибытия Киплинга в Аллахабад, комиссар санэпиднадзора в отчаянии заметил, что преобладающее отношение британцев к общине по другую сторону железной дороги было следующим: «Если туземцы решили жить в такой антисанитарии, то это их дело».

Между «вокзалом» и индийским городом нейтральную полосу занимали два небольших квартала. Первый, как раз возле железнодорожного вокзала, предназначался для шести или семи сотен полукровок англо-индийцев. Второй предназначался для образованных бенгальцев. Некоторые из них иногда отваживались посещать «белый город», чтобы присутствовать на собраниях ложи «Независимость и человеколюбие».

Масонская ложа была одним из очень немногих институтов расовой интеграции в Аллахабаде. Но интеграция эта была своеобразной. Встречаясь на площади с Киплингом или другим белым масоном, «смуглые братья» здоровались с ними как подобало — то есть никак свое братство не демонстрируя. Действительно, в своем знаменитом стихотворении Киплинг признает, что равенство, царившее под священными сводами ложи, уступало место иерархиям сразу после окончания собрания:

Снаружи: «Сэр! Сержант! Салям! Привет!»

Внутри же каждый «брат», и не во вред…

Братство между белыми и туземцами «не во вред» только тогда, когда оно ограничивалось собраниями ложи.

Пределы масонской терпимости в Индии естественным образом совпадали с противоречивыми метаниями самого Киплинга. Его писательская эмпатия была легкой и всеобъемлющей. Ему нравилось многоголосие Индии. Если бы он был человеком узколобым, он не смог бы написать «Ким», величайшее приключение в имперской Индии. Но Киплингу была не чужда и ненависть, причем в самом немасонском смысле. Список того, что он не любил, с течением времени только увеличивался. Об Америке: «Варварство — варварство плюс телефон, электричество, железная дорога и избирательное право». О немцах: «Бесстыдные гунны», «которые в глубине души поклоняются темным богам севера со свирепостью и тьмой оборотней, своих предков». Об ирландцах: «Восточные жители запада». О людях востока: см. предыдущую цитату. Одна из давних неприязней Киплинга, усвоенная еще в Лахоре и развившаяся в Аллахабаде, была к бенгальским бабу. В устах британцев это был пренебрежительный термин, с помощью которого описывались местные чиновники и юристы с английским образованием, которые обычно были выходцами из Бенгалии. Для Киплинга, как и для многих британцев, бабу были воплощением упрямства, помноженного на раздражительность детей, которые боятся, что над ними смеются. Бабу всегда были одеты на западный манер. Но казалось, что они стараются быть большими британцами, чем сами британцы. «Бабу Чакербатти» был одним из индийских типов, допускаемых терпимостью «материнской ложи». При этом терпимость лож была ограничена, и бабу лучше было не лезть в политику.

Киплинг дал едкий портрет наглого бабу в рассказе «Начальник округа», который он начал писать в Аллахабаде. История повествует об индийском администраторе, том самом бабу, которого наместник из лучших побуждений назначил правителем приграничной провинции. И тут начинается кровавый хаос. История Киплинга — это притча об опасностях индийского самоуправления. Индия, по мнению автора, представляет собой настолько обширную и разнородную смесь культур, что только твердая рука мудрого внешнего правителя может сохранить единство страны.

«Начальник округа» был написан во время прибытия в Аллахабад 1248 делегатов, 455 из которых были юристами, на Четвертый индийский национальный конгресс в декабре 1888 года. Конгресс был сформирован в Бомбее тремя годами ранее с целью добиться большего представительства в правительстве местных жителей. Британские власти в Аллахабаде были недовольны и попытались остановить конференцию. Только когда набоб, владевший большим пустующим участком в районе Сивил-Лайнс, согласился на его использование для конгресса, делегаты смогли прийти и разбить свои палатки. Для Киплинга и большей части белого населения это было настоящее вторжение бабу.

Газета Pioneer, в которой трудился Киплинг, выступала против «крамольного» конгресса и обвиняла бенгальских агитаторов бабу во всех грехах. Написав анонимную заметку, Киплинг представил длинный и презрительный отчет о «типажах из всех провинций Индии», прибывших в качестве делегатов. Он с отвращением отметил, что собрание было оккупировано вакилами, индийскими юристами, работавшими на нижних уровнях британской имперской системы и представлявшими собой небенгальской вариант бабу. В отчете Киплинга о конгрессе делегаты были определены как «отбросы департамента образования»: «На языке, с которым они не могли справиться, [делегаты] боролись с принципами, выходящими за рамки их понимания»; «Они пришли требовать равенства, потому что их послужной список выдавал их неполноценность».

По словам Киплинга, единственное, что поддерживало подобие порядка на конгрессе, — это присутствие белых и представителей смешанной расы. Он постоянно использовал выражения «полукровки», «англичане второго сорта», «бело-коричневые люди», которых он определил как главарей конгресса: «[Индийские делегаты] очень похожи на стадо овец, готовых двинуться в любом направлении, но сдерживаемых полудюжиной смуглых колли». По понятным причинам расстроенный отчетом, один из этих «смуглых» делегатов, бывший армейский офицер по имени Эндрю Хирси, с хлыстом в руках направился прямо к офису газеты с намерением задать трепку главному редактору. Он не знал, что автором заметки был Киплинг.

Другой делегат конгресса, который также имел право чувствовать себя оскорбленным формулировками, был одним из масонских братьев Киплинга — умный и изысканный молодой юрист по имени Мотилал Неру, который присоединился к ложе «Независимость и человеколюбие» на год раньше Киплинга. Неру был другом сэра Джона Эджа, главы Верховного суда Аллахабада, который привлек в «искусство» много других индийских адвокатов. Если бы стихотворение «Материнская ложа» каким-либо образом была основана на аллахабадской ложе, то Неру вполне мог быть одним из его персонажей. Однако заметка Киплинга в газете заклеймила его как одного из безответственных вакилов, заполонивших конгресс.