Если бы я была королевой. Дневник - Мария Башкирцева Страница 62

<…>

Воскресенье, 1 июня 1879 года

С де Дайенс строим планы кругосветного путешествия. Возьмем с собой Блана и Одиффре.

<…>

Вторник, 24 июня 1879 года

В субботу я показала Тони написанную красками обнаженную натуру, и он сказал, чтобы я делала еще. Соответственно, занимаемся теперь обнаженной натурой.

<…>

Четверг, 10 июля 1879 года

Вчера произошла столь отвратительная сцена, что я даже не хотела писать. И все-таки надо, чтобы вы обо всем этом узнали.

Я вошла к маме и машинально, как со мной бывает десять раз на дню, беру со стола распечатанное письмо. Тогда эта сумасшедшая, решив, что это письмо или от ее брата, или насчет ее брата, бросается на меня и пытается силой вырвать у меня этот листок. Это доказывает, что она занимается какими-то грязными махинациями и боится, как бы я не донесла в полицию, где прячется этот человек и откуда он к нам приходит, чтобы окончательно нас унизить и опозорить. В решительные минуты я всегда веду себя с полным самообладанием; когда я почувствовала, как ее ногти впились мне в руку, я первым делом спрятала письмо себе за корсаж, сообразив, что́ это может быть за письмо. Я только сказала ей, чтобы она унялась, а не то я закричу. Тут пришла тетя и успокоила несчастную жертву моей жестокости, заверив, что это письмо от Карагеоргиевичей.

<…>

Среда, 16 июля 1879 года

Я невыразимо устала. По-моему, вот так начинается тифозная горячка. Мне снились дурные сны. А вдруг я умру? Сама удивляюсь, но я совсем не боюсь смерти. Если есть иная жизнь, она уж наверно будет лучше той, которую я веду здесь. А если после смерти нет ничего? Тогда тем более бояться нечего: следует желать, чтобы поскорее прекратились эти мелкие пакости и бесславные муки. Надо мне составить завещание. Начинаю работать в восемь утра, а к пяти так устаю, что вечер пропадает. Надо все-таки написать завещание. Сегодня вечером об этом подумаю.

<…>

Понедельник, 21 июля 1879 года

Лета нет как нет, с каждым днем все холоднее.

На этой неделе нам с утра до вечера будет позировать рыжая натурщица удивительной красоты. Скульптурные формы, краски, каких я в жизни не видывала. Она недолго пробудет натурщицей, а потому мы буквально накинулись на работу.

<…>

Среда, 23 июля 1879 года

Ходила смотреть конкурс на Римскую премию в Академии вместе с м-ль де Вильвьей; эта девушка ходит в нашу мастерскую, но она очень знатная, и ее семья принадлежит к самому высшему обществу Сен-Жерменского предместья. Ее мать маркиза, но, к несчастью, бедна.

Пятница, 25 июля 1879 года

Мне снились похороны.

<…>

Воскресенье, 3 августа 1879 года

<…> У меня горе. Исчез мой пес, Коко 2-й. Это случилось, когда мы были в театре. Я удивилась, почему он не бросился меня встречать, пошла его разыскивать, тогда мне и сказали, что он потерялся. Вам это все равно, но я бесконечно любила беднягу, я придумала ему имя, когда он еще не родился, и была к нему привязана не меньше, чем он ко мне! <…> Домашние знают, в каком я горе, и угрюмо молчат. Мама весь вечер искала. <…>

Понедельник, 4 августа 1879 года

Не могла уснуть. Мне все представлялся мой бедный песик, такой еще глупый, мне казалось, что он испугался консьержа, убежал и теперь не знает, куда идти. Я даже немного поплакала, а потом помолилась Богу, чтобы мой песик нашелся. <…> Просыпаюсь сегодня утром – а мне приносят моего Коко. Негодник был такой голодный, что даже не слишком-то мне обрадовался.

Я уже считала, что он пропал, а родные твердили, что его наверняка убили: они хотели, чтобы я наконец успокоилась. Мама кричит, что это чудо, – ведь никогда еще мы не находили пропавших собак. А как бы она кричала, если бы я рассказала ей о моей молитве; но я доверила это только дневнику, и то упрекаю себя: бывают мысли и молитвы настолько личные, что, если высказать их вслух или записать, они кажутся глупыми или бестактными. <…>

Среда, 13 августа 1879 года

Вчера в час ночи приехали в Дьеп.

<…>

С нами здесь Карагеоргиевичи.

Неужели все эти приморские города похожи друг на друга? Я была в Остенде, в Кале, в Дувре, теперь вот Дьеп. Пахнет смолой, кораблями, канатами, клеенкой. Ветрено, нигде не укрыться, просто в отчаяние приходишь. Пахнет морской болезнью. Какая разница со Средиземным морем! <…>

Пятница, 15 августа 1879 года

Погода хорошая, и я начинаю привыкать к северному морю. Сегодня утром и после обеда ходила писать пляж; пока Блан играл в пикет, сделала с него набросок.

Море великолепное, а воздух вечером был чистый и благоуханный.

<…>

Пятница, 29 августа 1879 года

<…> Фатализм – религия ленивых и отчаявшихся. Я отчаялась и клянусь вам, что вовсе не привязана к жизни. Я бы не высказала этой банальности, если бы думала так только сейчас, но я думаю так всегда, и даже в самые счастливые минуты. Презираю смерть; если там нет ничего… тогда все просто, а если что-то есть – препоручаю себя Богу. Но думаю, что в рай не попаду, что здешние мои мучения продолжатся и там; я на это обречена.

Какое очаровательное смирение, смахивает на кокетство, не правда ли? Это просто поза. Я позирую.

<…>

Понедельник, 1 сентября 1879 года

<…> Надеюсь, вы заметили огромную перемену, которая мало-помалу во мне совершается. Я стала серьезная и рассудительная, и потом, многие понятия стали мне доступнее, я понимаю многое, чего прежде не понимала и о чем судила по обстоятельствам, то так, то этак. Сегодня, например, меня осенило, что можно проникнуться огромным чувством к какой-нибудь идее, что можно любить ее, как любишь самое себя. <…>

Пятница, 5 сентября 1879 года

Еще два приятно проведенных дня – и мы уехали из Дьепа. Я очень довольна. Сейчас два часа ночи, я в большой досаде.

<…> Меня страшно раздражают мои маменьки. Они неуклюжи, утомительны, настаивают на пустяках, не имеющих никакого значения… и потом, не знаю, может, мне просто кажется… но они выводят меня из равновесия множеством досадных, противных мелочей; бестактность, которая сводит меня с ума, хоть криком кричи; я всегда стараюсь как-то все уладить, исправить, и приходится шутить через не могу. Они привыкли к моим сумасбродствам, они сегодня вечером ловко раздражали меня всякими мелочами, чтобы я вспыхнула: они считают, что я произвожу более блестящее впечатление, когда я такая, как раньше. Это унизительно, я чувствую себя такой несчастной. Хочу быть благоразумной – а мне не дают! <…>