История доллара - Джейсон Гудвин Страница 61

Потные пальцы расстегивали пуговицы, развязывали шейные платки, накрахмаленные воротники размокали. Здесь не было ни опахал, ни вентиляторов — только жалюзи и молитвы о дуновении ветерка в раскрытые окна. В Бюро денежных знаков стояла нечеловеческая летняя жара. Казначейство было одним из первых в мире офисных зданий, еще никто не мог и мечтать о водопроводе с канализацией или вентиляции. С наступлением зимы по всему зданию зажигали семьсот отапливаемых углем каминов. Летом банкноты прилипали к пальцам, а в комнатах в воздухе висел песок. В здании имелось сорок ванных комнат, но воду для них требовалось поднимать вручную. Паровые двигатели, влажная бумага, газовые лампы и скученность людских тел делали и без того спертый воздух удушающим. Из сортировочного цеха поднимались и оседали на коже клубы бумажной пыли. При малейшем порыве ветра со сваленного во дворах угля вверх поднималась черная сажа, а белоснежная штукатурка уже начала скрываться под слоем копоти. Даже типографская краска, которая растиралась и смешивалась в подвальном этаже, «проникала сквозь стены здания, загрязняя воздух и окрашивая потолки».

Совсем рядом со зданием Казначейства стояла небольшая будка или киоск, где искалеченный мальчишка-венгр продавал газированную воду. Его отец пересек океан в 1854 году вместе с Кошутом [99]будучи слишком молодым, чтобы смириться с поражением, и преисполненным решимости начать новую жизнь в США. Всего у него было шестеро детей: пять мальчиков и хорошенькая дочка. Одного за другим ему удалось их пристроить — помощником торговца тканями, секретарем, кассиром — по всему городу и его отраслям.

В 1862 году он испросил разрешения министра финансов поставить напротив здания министерства ларек с «содовой» для пропитания его сына-инвалида. Ласло сидел в ларьке с восьми утра до восьми вечера; один из его братьев приходил помочь ему утром забраться туда, а вечером выбраться. Вскоре Ласло узнавал в лицо женщин, работавших в Бюро: обычно они выходили, пошатываясь, из здания Казначейства в полдень, чтобы купить у него воды по 15 центов за бутылку, жалуясь на пыль и жару. Потом он узнал, что их отдел ищет новых девушек и что жалованье платят высокое. Он сообщил новость отцу, желавшему подыскать работу для дочери.

Она проработала здесь три недели, а в середине четвертой ее уволили. Отец был в ярости и замешательстве. Ласло тем временем наблюдал за входившими и выходившими из здания людьми. Женщины из Бюро, как он сообщил, часто работали допоздна и угощались чем-то более серьезным, нежели газировка; некоторые покидали министерство совершенно пьяные, а несколько — отправлялись с Кларком или его помощником в печально известный отель «Кентербери».

В следующий раз, когда работник Бюро прихватил с собой в закрытом экипаже в «Кентербери» целую группу подружек, он был удивлен и встревожен, увидев, как от тротуара вслед за каретой на значительном расстоянии отправился одноконный экипаж. Через несколько дней старик-венгр появился в кабинете у Кларка и переговорил с ним наедине. Его дочь вернулась на работу, но отец всегда следил, чтобы она не задерживалась допоздна.

Несколько работавших у Кларка в Бюро денежных знаков женщин жили в апартаментах в доме 276 на Пенсильвания-авеню: они пересылали домой по 50 долларов в неделю со своего жалованья, и у них оставалось достаточно, чтобы платить по счетам. Также они хранили любовные письма. Элла Джексон вела дневник, который Бейкер обнаружил в ее комнате во время обыска. Она была молода — едва исполнилось восемнадцать — и жила в состоянии той самостоятельности, которая, казалось, усиливала ее зависимость от мужчин, появлявшихся, чтобы за ней поухаживать. Она спала с некоторыми, иногда из-за денег, и влюбилась в одного из них. Когда ее возлюбленный уезжал из города, ее охватывало беспокойство, что он не вернется. Иногда, похоже, ее охватывало раскаяние: «Ох, мама, зачем ты оставила меня одну?»

Ее дневник и письма, обнаруженные в квартире, приоткрыли путь к тайной жизни Кларка. Бейкер арестовал Эллу Джексон, чтобы допросить, и получил на удивление откровенное признание о характере ее отношений с Кларком.

Но, несмотря на то что Бейкер начал раскрывать подробности аморальной жизни Кларка, тот вовсю готовился к выпуску новой пятицентовой банкноты. Технически с ней все было в порядке: в правом углу изобразили косу, в левом — жезл с крыльями, который обвивала змея. Виньета представляла собой портрет какой-то бородатой знаменитости, над чьей головой опрятно изгибалась надпись «разменная монета». К несчастью, бородатой знаменитостью был Спенсер Мортон Кларк.

Эта банкнота вызвала сенсацию. В прошлом на долларовых купюрах появлялось немало странных персонажей — от Санта-Клауса до дэлаверской крысы. но ничто не могло сравниться с появлением на денежных знаках США растратчика и развратника, находившегося под следствием за хищения и мошенничество. Девятнадцать дней спустя после появления купюры в обращении Конгресс принял закон, запрещавший использовать на банкнотах, марках и монетах США образ кого-либо при жизни. Тот факт, что мистер Сполдин, безобидный контроллер дензнаков, также появился на пятидесятицентовой купюре, тихо проигнорировали, а все пятицентовые купюры пошли под нож. Кларка это нисколько не обескуражило.

От тщательного расследования пострадал Бейкер, а не Кларк. Комитет Конгресса предложил два доклада. Первый, надо признать, говорил о «массовой аморальности и распутстве, тем более отвратительных, что эти женщины были сотрудницами Кларка, нанятыми за свою молодость и привлекательность. В своем обращении с этими женщинами Кларк, похоже, не чтил ни божеских, ни людских законов, ни священных воскресных дней, ни норм приличия. Бюро Казначейства, в котором печатались деньги, воплощающие в себе благосостояние и производительные силы страны, в которых измеряется все вознаграждение за труд и от доверия и надлежащего обращения которых зависит благосостояние каждого гражданина, превращено в место для пьянства и деяний, одно перечисление которых было бы непристойным». Но это было «особое мнение», доклад меньшинства комиссии, и он равным образом не содержал ни одного слова похвалы Бейкеру, лишь сухо констатировав, что тот пользовался «неограниченным доверием» со стороны военного министра, и что сам Чейз «был столь уверен в этом офицере и ценности его услуг, что „конфиденциально“ попросил об этих услугах в отношении одного из отделов Казначейства».

Официальный доклад оказался чистым очковтирательством. Генерал Грант, наконец, получил под свое командование вооруженные силы Союза и вел армии на Юг, чтобы разгромить Ли [100]публика уже потеряла к делу всякий интерес, хотя, быть может, краем уха и услышала, что Бейкера уволили со службы, как заговорщика и обманщика, женщин в Казначействе назвали «вдовами и сестрами павших на поле брани солдат», а Спенсера Кларка — человеком, «ведшим дела своего департамента с большим знанием дела и энергией, достигнув успеха в его деятельности вопреки всем препятствиям и противодействию».