Аттила - Глеб Благовещенский Страница 60

У Марцеллина же заимствовали свои описания наружности Гуннов и Римские стихотворцы V столетия Клавдиан и Аполлинарий Сидоний.

Главнейшая задача всех этих писателей заключалась в том, чтобы изобразить ненавистных Гуннов, напустивших такой ужас и страх на всю Западную Европу, как наивозможнее в отвратительном виде. Здесь в живейшем образе сказывается известная поговорка, что у страха глаза велики, что эти великие глаза видели в Гуннах племя, рожденное от союза ведьм и чертей. Очевидное дело, что такие люди не могли походить на обыкновенных людей. В этом заключался, можно сказать, литературный старозаветный обычный прием писательства, что если является сильный злодей-враг, то он неотменно не должен походить на обыкновенного человека. И наш летописец XIV столетия, описывая грозу от нашествия Тамерлана, выражается о нем точно так же, как историки описывали свирепых Гуннов. «Сице реку,– говорит он,– Темир не имый вида человеча, но весь мерзок и безобразен».

Мы слышали, как звенят имена первых Уннов. Это Валамир (Велимир, Волемир) первый князь Уннов, по имени которого прозывались впоследствии и Готские князья. Потом Рог, Руг, Рогила, Ругала; Улд, Волд несомненный Влад; Вледа, быть может, тот же Влад или Блед; Исла-Эсла (сравн. город Ислас на Дунае, при впадении Алуты; р. Ославу текущую с Карпат в Галиции); реку Ислачь, текущую в верхний Неман. Ислав, Хелхол-Холхлы там же; Скотта; Мама; Крека или Река (сравн. в Крайне и Далмации имена мест и рек Керка, Река, Кокра, и самый Краков; у Балтийских Славян – Креков и т. п. имена по всему Славянству) (Открытые в городище древнего Танаиса мраморные греческие надписи представляют высокий интерес для истории нашего придонского юга. Они изданы Имп. Археологическою Комиссиею (см. ее Отчет за 1870—1871 годы) и ожидают внимания наших уважаемых лингвистов. Надписи принадлежат каким-то религиозным общинам Танаиса и относятся к концу второго и началу третьего века по Р. X. Во множестве, варварских имен, некоторые звучать по-Славянски, таковы: Валодис, Лиагас Валодиоу, Велликос, Дадас, Ходиакиоу, Ходонакоу, Симикос и др. Очень часто употребляется имя Самватион, Самвион, указывающее на известное имя Киева, Самватас. Имя Вануноварос напоминает и Ванов, и Уннов, и Гуинивар Иорнанла, и т. д. Уптар, Оптар, быть может Тороп, или Топор, и т. п.

Ученые-слависты вообще соглашаются, что Уннский именослов стоит в непосредственной связи со славянскими, как и многие Уннские обычаи вполне объясняются обычаями Славян.

Должно еще заметить, что вообще мы имеем дело с именами, перепорченными произношением и написанием. Стоит только припомнить, как, например, на Западе искажали имя Святополка, из которого выходил Сверопил, Сватекопий и т. п., или у Византийцев Любечь-Телючи, Смоленск-Милиниска, Новгород-Ункрат-Хоровион и т. д. Всякий, конечно, скажет, что, например, имя Ахмиль звучит по-татарски и напоминает татарского посла Ахмыла (XIV века), между тем как этим именем величается Богдан Хмельницкий у Алеппского архидьякона Павла, родом Араба. Таким образом в каждом испорченном имени остается всегда еще свойство или народность того языка, на котором имя испортилось. Грек, Латинянин, Германец и т. д. каждый иноземец, произнося чужое имя, присваивает ему облик своего родного языка, а потому, отыскивая народность того или другого имени, нельзя ограничиваться каким-либо одним избранным языком, но необходимо проверять выводимые заключения и теми языками, какие по истории движения народов могли в известное время существовать на том месте, об именах которого производится исследование. Уннам присваивают Калмыцкую и Венгерскую народность, но они жили долго в землях Славян и Готов; естественно, что каждое Уннское имя должно быть объясняемо из этих четырех языков. То же самое должно заметить о Булгарах, о Руссах и т. д. Знаток одного какого-либо языка, как оказывается, всякое имя легко объясняет из этого самого языка; но такая односторонность исследования ведет только к бесконечным спорам и пререканиям, не доставляя науке твердой опоры.

Когда умер Аттила, на его могиле, по обычаю Уннов, совершен был великий пир (поминки), называемый у них, говорит Иорнанд, страва (покорм). Унны «воспевали славу и подвиги умершего» и, конечно, много пили. Они «предавались попеременно противоположным чувствам и в печальный обряд вмешивали разгул общего пиршества». Подобным образом Ольга справляла тризну над убитым Игорем. Слово страва явно обличает Славянство, и во всем обряде для Русского оно вполне родное и очень понятное слово; но для Германской исследовательности оно звучит больше всего по-готски, а потому и объясняется готскими обычаями, именно тем, что оно будто бы означает костер сожжения, хотя Иорнанд о таковом костре не говорит ни слова. Точно таким путем обыкновенно объясняют и народность древних собственных имен, особенно тех, которые не выражают слишком явственно звуки своего родного языка.

Об отношениях Уннов к Славянским племенам, между которыми, по всей видимости, они жили и действовали, ученые немало спорили. Вопрос состоял в том, были ли покорены этими варварами Славяне и ходили ли они в их полках на Римлян и Греков? История об этом крепко молчит, и потому остаются одни вероятные догадки, к которым и прибегает Шафарик, веруя, что Унны были племя Урало-Чудское и доказывая, что «Славяне все или по крайности большая часть их были покорены Уннами и платили им дань, и потому несомненно ходили и воевать в их полках». Затем упоминая о меде и о том, что тризну по Аттиле Иорнанд обозначил именем стравы, а Прокопий вообще говорит, что Славяне походили на Уннов и нравами и даже приготовлением пищи, знаменитый Славист оканчивает свои разыскания такою заметкою: «Нельзя не заметить каких-то дружеских отношений между Гуннами и Славянами, кои были, разумеется, следствием старинного товарищества и продолжительных взаимных связей». «Слова Прокопия,– прибавляет он,– мы принимаем в том смысле, что не Славяне от Гуннов, но Гунны от Славян, как грубейшие от образованнейших, подобно последующим Аварам, Булгарам, Варягам и др., заимствовали язык, нравы и обычаи». «Этим объясняется,– продолжает Шафарик,– почему не только византийские писатели, но и западные и в том числе Беда Достопочтенный, называют Славян Гуннами. Это же, наконец, показывает, отчего Немцы так часто называют Гуннами Славян в своих народных сказаниях и других древних памятниках (сравн. также Венелина, где приводятся выписки из Егингарда и Анонима Салисбурского, называющих Паннонских Славян VIII и IX вв. Гуннами. Некоторые историки замечают, „что имя народа Гуннов, зашедшее в средневековые германские сказания, прикрепилось в форме Hunen к древним могилам, которые доселе слывут в Германии как Hunengraber – великанские могилы“)». «Эти и многие другие свидетельства,– заключает Шафарик,– опускаемые нами здесь для краткости, ясно показывают, что иноплеменные народы, потому только называли Славян Гуннами, что они долго соседили и имели связи с Гуннами». Однако эти связи продолжались не более ста лет (370—470). Около ста лет продолжались Славянские связи и с Готами (270—370), а потом, после Уннов, также сто лет (570—670) с Аварами, но непостижимое дружество обнаруживается только со свирепыми чудищами Уннами!

Не случайно зашло это имя в немецкие сказания, а оно обозначило древний народ Балтийского Поморья, и именно Славянский Венедский народ, носивший у Немцев имя Гуннов или Ваннов в скандинавских сказаниях, откуда, может быть, явилось и отреченное имя Унны.