Великие любовницы - Эльвира Ватала Страница 6

Вопрос был решен компромиссно. Прождав там сколько-то месяцев, чтобы, как говорится, и «волки были сыты, и овцы целы», Яков II насытился наконец королевским альковом, и у супругов уже сын растет. Ну что же, этот альков юной супруги и зрелого супруга, хотя вначале не очень счастливым был, впоследствии все же ровным любовным пламенем разгорелся, и супружество рождением ребенка увенчалось. А бывает ведь так, дорогой читатель, что у молодых супругов ни за что дети не рождаются или очень долго не рождаются. Бывало, что первая брачная ночь не бракосочетание, а поминки напоминала, так там слезы скорби лились. Вот тихонечко, отвернувшись от юной супруги, плачет в подушку сын Людовика XIV — дофин, потерявший свою первую, горячо любимую супругу. Этот юный наследник, сам некрасивый, как смертный грех, со смуглым лицом и чрезмерно длинным носом и искривленным позвоночником, в результате чего у него одно плечо выше другого, а походка хромающе-подпрыгивающая, влюбился в такую же внешне невзрачную жену и четыре года был безоблачно с ней счастлив, что вообще-то редкое явление в королевских семействах. Но, родив ему сына, герцога Беррийского, королева умирает. Горю дофина конца нет. Но не успел он еще слезы от тяжкой утраты осушить, как его торопят: «Ваше величество, вам надо срочно во второй раз жениться». Что поделаешь, долг! Ну, дофину там все равно, кого ему в жены подсунут, поскольку сердце его не успело еще остыть от любви к первой жене. А подсунули ему в жены принцессу Бургундскую и тоже немного уродину. Вот как ее великий Александр Дюма описывает: «Выступающий лоб, обвислые щеки, широкий нос, небольшое количество испорченных зубов, шея слишком длинная с зачатками зоба» [6].

Зато характер, характер, дорогой читатель, прямо-таки ангельский. Вечно весела, вечно всем довольна, ни тебе капризов, ни плохого настроения, в отличие от своего мужа, который впадал в беспричинные яростные приступы бешенства. И вот эта хохотушка по Версалю, как по полю, бегает и на колени бесцеремонно свекру Людовику XIV садится, а его любовницу, старую Ментенон, вечно целует и обнимает и величает тетушкой. И такая непосредственность, такая легкость среди чопорного, тяжелого, обросшего дворцовым этикетом двора внове, конечно, и очень нравилась королю, но королевичу не очень.

Он потом, через какое-то количество времени только остынет от любви к первой жене и забудет ее, так же горячо полюбив вторую, а сейчас, на своей брачной постели ему далеко не весело.

Лежат, значит, молодожены на своей широкой брачной постели на самых краешках — расстояние между ними эдак метра на два, и сердца их сжимаются от великой печали. Где уж тут до любовных утех! Слезы мужа не перестают течь, как испорченный кран в московской коммуналке, об утрате первой жены. В постели стоит скорбь всемирная. И, понимая эту скорбь, молодая супруга осторожно дотрагивается до… Фу, как не стыдно, дорогой читатель, это вам не Екатерина Медичи в интерпретации Виктории Холт, ну, конечно же, до плеча супруга. И ласково вытирает ему заплаканные щечки кружевным платочком, слипшиеся волосы ручкой приглаживает и говорит сладко, чуть дыша, но не как лисица, а как умная женщина: «Я понимаю вашу скорбь, дорогой супруг. Утрата близкого человека — это самое большое горе для человека. Я вижу теперь, какое у вас доброе сердце, и это дает мне право искренне уважать вас и сделать все, чтобы уменьшить вашу скорбь и заслужить вашу любовь!»

Что за подход, дорогой читатель! Вместо того чтобы с яростью и гневом соскочить с кровати, как другая, не такая умная барышня бы сделала, и завопить на весь Версаль, что супруг пренебрегает своими королевскими супружескими обязанностями, вздумав в брачной постели оплакивать первую супругу, само внимание, участие и понимание. Многие бы жены избежали домашнего ада, сумев так подойти к супругу, как эта юная принцесса. А она так будет поступать на протяжении всего своего, в сумме тоже непродолжительного супружества. Когда время от времени дофин будет с печальным видом останавливаться перед закрытой дверью комнаты, где раньше королева обитала, она ему скажет: «Ах, ваше величество, я совсем не гневаюсь, что вы все еще помните о своей первой супруге, значит, я недостаточно вас развлекаю. И я сделаю все, чтобы вы, наконец, позабыли о своей печали».

Сейчас вот она утешает его на брачной постели, как ласковая мать или сестра, и ослом, конечно, надо быть, чтобы не откликнуться. Он повернулся к ней, горячо обнял, и акт дефлорации совершился как-то само собой разумеется, и он уснул в горячих объятьях своей второй жены, с еще невысохшими слезами по утрате первой.

И вот благодаря тактике мудрой жены этот альков, дорогой читатель, скоро стал веселым и радостным, и у юной принцессы начали рождаться дети, что, конечно, является венцом каждого брака.

Но, к сожалению, нам приходится констатировать и обратный факт: когда чуткость и внимание юной супруги к своему такому же юному мужу королю постель не согревает и деторождением не увенчивается. А случилось это между Марией Стюарт и Франциском II. Он, старший сын Екатерины Медичи, болезненным и хилым ребенком родился, таким и рос, несмотря на то, что матушка — великий знаток в области гомеопатии — разными полезными травками его поила. Они у нее на все случаи жизни припасены: от травы отравляющей до усмирения родовых болей. Марго свою дочь от излишней чувственности лечила отваром из барбариса (мало помогало!), а дочери Елизавете, третьей жене могущественного испанского короля Филиппа II, послала травку от родовых болей. И Филипп, самолично ее заварив и держа Елизавету за руку, поил жену во время ее родов. Но сейчас травка Екатерины Медичи не очень сыну помогла: у него вечно ушки болят, из них какой-то гной вытекает, а изнутри как будто что-то точит короля — худенький и бледненький. Четырнадцатилетнюю Марию Стюарт положили в брачную постель с немного младше ее Франциском II — и конечно, ничего нет на супружеском фронте. Они стесняются какими-то грубыми делами заниматься, им даже целоваться стыдно, не то чтобы интимными местами друг друга касаться. Словом, каждый день Франциск II выходил из королевской спальни, опустив глаза и с неизменным — «рьен» — ничего нет!

Мария Стюарт, у которой чувственность только потом, после третьего замужества разовьется, не очень страдала от своей вынужденной девственности. Она с супругом в мячик играла и другие детские игры, а кроме того, занятий у нее великое множество: по латыни вирши читать и даже декламировать, испанский, итальянский проштудировать, на лютне поиграть, но и вышиванием заняться. А в области вышивания она была большой искусницей.

И таким Мария Стюарт дружком-приятелем своему супругу стала, что любо-дорого смотреть. От секса, как от надоедливой мухи, отмахивалась: «Вот еще! Как будто нет более приятных занятий!» Лапта, например. Соберут с супругом своих сверстников и играют во дворе в лапту. Так в забавах и играх целый год ее супружества прошел, но на второй год погибает ее свекор Генрих II, и теперь, значит, старшему хилому сыну надо на трон садиться, французским королем быть. И так Мария Стюарт, совершенная девственница, на второй год своего супружества стала французской королевой. А королева — это не жена дофина. Это совершенно серьезно, и пора пришла игры и прочие детские развлечения оставить, да об алькове королевском серьезно подумать. Тем более регентша, Екатерина Медичи, которая все бразды правления государством забрала в свои пухлые ручки, покою супругам не дает. С рождением дофина торопит. А о каком наследнике может быть речь, если в королевском алькове муж с женой спят как брат с сестрой и дальше лобика друг друга не целуют. Но все-таки задумалась Мария Стюарт над своим девственным положением и вечной немощью супруга. Решила как-то разохотить его пылкость, возбудить, что ли. А поскольку на ее женские прелести он не очень реагировал, решила возбудить его мужское естество видом копулирующихся животных. И с этой целью забрала его в Булонский лес смотреть на копуляцию оленей. Пример в истории был достойный подражания. Римский папа Александр VI очень охотно совместно со своей дочерью Лукрецией и сыном Цезарем смотрел, как три мула копулируют с пятью кобылами. Об этом факте хроникеры в свою тетрадочку записали и миру поведали. А звери в этом отношении — предмет достойный подражания. И если вы думаете, дорогой читатель, что там все по части секса чисто и чинно происходит, то вы глубоко ошибаетесь, эти зверюги, оказывается, способны на самый затейливый разврат: и онанизмом-то они занимаются, и мастурбируют, и ласки у них какие-то слишком извращенные, точно перенятые из «Плейбоя». А чтобы не быть голословными в своих утверждениях, приведем примеры, у больших ученых-сексопатологов почерпнутые.