Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда - Эндрю Скотт Берг Страница 59

«Бурный рейс» направил сюжет будущего романа Фицджеральда в новом направлении. Он выстроил новый любовный треугольник, включающий юного режиссера, его жену Лью и Николь Келли. На борту корабля они встречают девушку по имени Розмари, жаждущую попасть на экран.

«День и ночь я работаю над романом под этим углом, и мне кажется, он решит все прошлые проблемы», – с надеждой писал он Перкинсу. Но эта новая версия с Келли все же не сработала, хотя и не исчезла бесследно. Много ее деталей сохранилось в воображении Фицджеральда, как в инкубаторе. Он вернулся к истории о Меларке и предпринял последнюю попытку, после чего решил ненадолго роман отложить.

Несмотря на ситуацию со Скоттом, Макс наблюдал неплохие результаты у многих его друзей, особенно у Ринга Ларднера, который отчаянно пытался улучшить свою репутацию, хотя карьера журналиста и мешала людям воспринимать его как серьезного писателя. Пока Макс собирал материал для его первого за два года сборника рассказов, до него добралась Литературная гильдия. Они хотели, чтобы Перкинс сделал из сборников Ларднера «омнибус», ^[136] поместив в него «Как писать рассказы», ^[137] «Любовное гнездышко» ^[138] и ту работу, которая на тот момент находилась в печати. Даже более важным, чем гонорар в тринадцать тысяч пятьсот долларов, который Скрайбнеры предлагали разделить с автором поровну, оказалось то, что, по словам Перкинса, это было очень выгодное предложение, «благодаря которому книга попадет в руки семидесяти тысячам человек, не говоря уже о тех экземплярах, которые мы продадим в ходе обычной торговли. Таким образом, ваша аудитория внушительно вырастет. Более того, это приведет к тому, что вас станут классифицировать как писателя малой прозы во всех рецензиях, что также очень выгодно». Перкинс даже уговорил Скрайбнеров вложить свою половину гонорара (шесть тысяч семьсот пятьдесят долларов), полученного от Литературной гильдии, в рекламу.

«Мы никогда не думали, что ваши книги будут хорошо продаваться, – писал Макс Рингу. – Но теперь мы надеемся на успех».

Перкинс сдал в печать новый сборник и стал думать над названием для «омнибуса» «нового, коллекционного вида, который подчеркнет специфический характер самого автора и, возможно, людей и событий, о которых он пишет».

Макс отправил список предложений в гильдию, в котором отдавал особое предпочтение названию «Объединение». ^[139]

«Это американское название, – пояснил Макс. – Оно подразумевает сбор чего-то вместе, хотя и кажется немного западным, но сейчас так называют любое собрание – даже собрание воров».

В конце зимы, придумывая название для сборника, Ларднер уехал на Карибы – намного раньше, чем предполагал Макс. Чтобы поспеть к сроку, Перкинс предложил гильдии назвать книгу «Объединение», не проконсультировавшись с автором. Когда новости достигли Ларднера, он телеграфировал Перкинсу, что хотел бы использовать свое название – «Ансамбль». Макс был огорчен, ведь титульные страницы, обложки и даже суперобложки уже были готовы.

«Мне жаль, что так вышло, – извинялся он. – Мы не хотели ставить заголовок, который вы бы полностью не одобрили, я сглупил из-за вашего отъезда в Нассау». Но Литературной гильдии понравилось название Макса, и Скрайбнеры напечатали двадцать тысяч копий. «Объединение» собрало аудиторию из почти ста тысяч читателей. Перкинс снова спросил Ринга, не хочет ли он написать какую-нибудь длинную историю хотя бы в сорок тысяч слов, о чем они говорили уже много лет.

«Сейчас самое подходящее время, – уговаривал его Макс. – Особенно на фоне огромного распространения “Объединения”». К сожалению Макса, Ларднер был «сценоцентричен» и целиком погрузился в написание пьес и водевилей, так что даже не планировал взяться за повесть.

«Но шоу-бизнес довольно медлителен в отношении финансовых выплат, – написал он редактору. – Поэтому, возможно, вскоре я обращусь к вам за советом». Еще один из авторов Перкинса, который также был другом Фицджеральда, переживал особенно трудные времена, но, несмотря на то что приближался к настоящему срыву, умудрялся издавать книги. Эдмунд Уилсон, измученный изменами и неприязнью, пытался решить, стоит ли ему разводиться с одной женой и заводить другую.

Чтобы избавиться от депрессии, он отправил рукопись романа «Я подумал о Дейзи» ^[140] Максу Перкинсу, но потом окончательно погрузился в меланхолию, которая сопровождала его все то время, пока он дописывал роман.

«Эта книга из разряда тех, которые проваливаются или полностью, или частично, – написал Перкинсу Уилсон. – Я имею в виду, что от начала и до конца я подчинил персонажей, события и ситуации идеям о жизни и литературе. И пока эти идеи нельзя назвать популярными, пока они не заинтересуют читателя настолько, чтобы компенсировать все то, чего ему недостает в отношении действий и эмоций, которые он обычно рассчитывает получить от романа, вся эта затея провальна».

Уилсон переписывался с Перкинсом с тех пор, как редактор впервые проявил интерес к его «Венку гробовщика» несколько лет назад. Среди прочих сомнений, которые Макс никак не мог помочь Уилсону разрешить, был и вопрос Эдмунда о том, на каком жанре сосредоточиться. Роман «Я подумал о Дейзи» стал его первой объемной художественной книгой, и Леон Идел, издавший впоследствии записи и дневники Уилсона, писал: «Он был очень удивлен, когда понял, как это отличается от всех остальных форм писательства».

В процессе создания рукописи Уилсон также начал параллельно работать над серией длинных критических статей, которым предстояло стать «Замком Акселя». Он написал Перкинсу, что «с ними было проще, после Дейзи это своего рода облегчение». Роман разошелся тиражом всего в тысячу экземпляров, но превосходные отзывы принесли автору уважение литературного сообщества. Несколько лет спустя дочь Макса, Зиппи, спросила у отца, почему романы Уилсона не получили широкого признания со стороны публики. Он ответил:

– Уилсон – один из самых интеллектуальных писателей Америки, но когда он создает художественный текст, то производит впечатление какого-то умника. Всякий раз, когда он пишет о чем-то, чего могут не знать другие, это выглядит так, словно он просто снисходит до аудитории.

В качестве другого, более показательного примера он привел следующий:

– Эдмунд Уилсон отдал бы свой передний зуб, чтобы у него была хотя бы половина той репутации, что есть у Скотта Фицджеральда.