Эпоха Павла I - Вольдемар Балязин

В первые часы после смерти матери Павел предпринял экстренные меры по приданию законности своему восшествию на престол.

Уже в день смерти Екатерины к присяге были приведены все чиновники Петербурга, а также Сенат, генералитет и Святейший Синод. Объявляя в манифесте о кончине Екатерины, Павел извещал о своем вступлении на престол и приказывал «верным Нашим подданным учинить Нам в верности присягу». Вслед за тем сразу же последовали приказы, содержание которых говорит само за себя: «О приеме Государем Императором на Себя звания Шефа и Полковника — всех гвардии полков», «О запрещении генералам носить другие мундиры, кроме того корпуса, которому принадлежит, а офицерам другого одеяния, кроме мундиров», «О запрещении служащим, как генералитету, так и в штабах генеральских, носить мундиры разных цветов», — и другие, подобные этим, касающиеся формы, субординации и новой регламентации уставов и наставлений.

Александр объявлялся наследником престола и военным губернатором Петербурга, назначался шефом Семеновского полка, а Константин — шефом Конногвардейского. В ночь на 7 ноября в своих казармах была приведена к присяге вся гвардия. Утром начались вахт-парады, и как только Павел провел первый из них, он в сопровождении Александра как военного губернатора и Аракчеева как коменданта Петербурга совершил верховой выезд на улицы столицы.

7 ноября с утра две сотни полицейских начали срывать с голов горожан круглые шляпы, а фраки рвать в клочья. Одновременно все парадные двери начали перекрашивать в черно-белую шахматную клетку.

«В продолжение восьми часов царствования вступившего на всероссийский самодержавный трон весь устроенный в государстве порядок правления, судопроизводства, — одним словом, все пружины государственной машины — были вывернуты, столкнуты из своих мест, все опрокинуто вверх дном и все оставлено и оставалось в сем исковерканном положении четыре года», — вспоминал А. М. Тургенев, сопровождавший Павла в его поездке по Петербургу.

Приехав на Царицын луг, Павел трижды объехал вокруг оперного театра и, встав перед главным входом, обычным сиповатым голосом прокричал флигель-адъютанту и второму военному губернатору Архарову:

— Николай Петрович! Чтобы театра, сударь, не было!

Вечером, когда Тургенев ехал мимо Царицына луга, пятьсот рабочих при свете фонарей ровняли место, где утром стоял оперный театр. «Это событие, — писал Тургенев, — дало мне полное понятие о силе власти и ее могуществе в России». Город присмирел. Страх усилился еще более после того, как 10 ноября в город церемониальным маршем, под визг флейт и грохот барабанов, гусиным — прусским — шагом вошли гатчинские войска. Они скорее напоминали иностранный оккупационный корпус, чем часть российских вооруженных сил. Гатчинцы немедленно были рассредоточены по гвардейским полкам, чтобы стать экзерцицмейстерами, сиречь профессорами шагистики и фрунта, а также ушами и очами нового государя.

Разумеется, тут же вспыхнул конфликт между гвардейцами и гатчинцами, разгоравшийся тем сильнее, чем глубже происходила ломка старых — екатерининских — установлений. Дело дошло до того, что на смотре Екатеринославского гренадерского полка Аракчеев назвал георгиевские знамена этого полка «екатерининскими юбками». А ведь Аракчеев, кроме того, что был комендантом Петербурга, сразу же стал генерал-майором и командиром Преображенского полка, шефом которого был сам Павел.

Все, что составляло основу и суть предыдущего царствования, с первых же дней правления Павла ломалось, уничтожалось и предавалось анафеме.

За несколько дней Петербург, Москва, а затем и губернские города России неузнаваемо преобразились. Всюду появились черно-желтые полосатые будки, шлагбаумы, пуританская строгость в партикулярной одежде: запрещалось носить фраки, круглые шляпы и якобинские сапоги с отворотами. Для всех офицеров стало обязательным ношение мундира по всей форме во всякое время суток и при всех обстоятельствах. Любой из партикулярных граждан, будь то мужчина, женщина или ребенок, при встрече с императором обязаны были стать во фрунт, а затем снять шляпу и кланяться. Равным образом это относилось и к тем, кто ехал в возках или каретах: они обязаны были, выйдя из экипажа, кланяться императору. Нерасторопность и невнимательность наказывались арестом и препровождением на гауптвахту.