Гардемарины. Трое из навигацкой школы - Нина Соротокина Страница 59

Конец августа, молотьба в полном разгаре, гречиха еще не убрана, с льном дел невпроворот, а Анашкины сидят в горнице вокруг стола, смотрят в лик бабушки да меняют свечки. Что делать? Не самим же читать псалтырь?

С первым петушиным криком попадья обычно выходила во двор по своей нужде. Петух прокричал, попадья накинула душегрейку, ощупью нашла дверь, а она не открывается, словно подперли ею чем-то снаружи. Попадья, кряхтя и ругаясь, вылезла через окно и обнаружила на пороге лежащую в открытом гробу бабушку Наталью. Бедная женщина только руками всплеснула, разбудила мужа, сына, двух дочек, и они все вместе, тяжело дыша и отдыхая каждую минуту, оттащили в предрассветной мгле бабушку назад на анашкинский двор.

Анашкины не удивились, внесли бабушку в дом и опять положили на стол с зажженной свечкой в руках, но к ночи повторили маневр. Хорошо Анашкиным, у них пять мужиков да парней около десятка, им гроб протащить, что пушинку. А каково поповскому семейству? Отец Феодосий только голосом могуч, сынку шестнадцатый годок, а попадья с дочками — жирны да сдобны. Им не только гроб — корзина с ягодами тяжела!

— Тащат… — шептала вечером деревня, когда анашкинские мужики бегом, ладно ступая в ногу, несли бабушку Наталью к дому священника.

— Везут… — злорадствовала деревня поутру, когда семья отца Феодосия, кряхтя и потея, везла гроб на маленькой тележке.

Стойкость Анашкиных пришлась всем по нраву, и на третью ночь попадья обнаружила на своем пороге не только гроб с ненавистной бабушкой, но и троих младенцев. Двое лежали рядом с гробом, а третьего мать положила в тенечек под липу, чтобы раннее солнце не припекло любимое чадо.

При появлении попадьи все младенцы принялись кричать, как оглашенные. С Натальей просто, лежит себе тихо, ждет, когда понесут. Да и дорога известная. А трое чад синие от натуги — молока просят. И попробуй догадайся, кто чей — все на одно лицо!

Матери все разобрались в своих детях, а на следующее утро попадья обнаружила подле гроба восемь орущих младенцев! Поповские дочки опять обивали ноги, разносили младенцев по домам, но при всем их старании мать последнего, особенно звонкого, так и не сыскалась. Восьмой младенец оказался лишним, и попадья, злорадствуя, оставила его на анашкинском дворе рядом с гробом бабушки Натальи.

Лишним младенцем завладела Катенька Анашкина, смышленая десятилетняя девочка. Младенец сразу затих на ее руках, и о нем забыли. Не до младенца было Анашкиным.

Когда к вечеру Алексей с Игнатом прибыли на постой, семейство кончило ужинать. Гроб уже не ставили на стол. Если покойников не хоронить, то негде будет трапезничать. В дневные часы бабушка смиренно проводила время в чулане. За столом спокойно и деловито обсуждали, кому сегодня нести бабушку к упрямому отцу Феодосию.

Пошли, что ли… — Мужики закинули на плечи уже изрядно загрязненные полотенца.

Ох, матушка родная! Не было покоя тебе при жизни, нет и после смерти, — привычно заголосила старшая Натальина дочь Вера, проводила гроб до порога, поклонилась в ноги и вернулась к столу.

Сколько же вы времени покойницу носите? — спросил Алексей.

Преставилась матушка в день апостолов и святителя Николая в четверг. Вот считай. Сегодня уже неделя.

Жарко ведь. Как же она у вас в чулане? От покойника дух тяжелый.

— Никакого такого духа от мамани нет, — задумчиво проговорила Вера. — А ведь должен быть дух, прав ты, барин. Мы тут совсем голову потеряли. А может, и есть дух, да мы не чуем. Завтра, как принесут маманю назад, понюхаю. Ой, дела наши тяжелые… Садись, барин, вечерять.

Алексей принялся за еду.

— По какой нужде прибыл к нам, мил человек? — полюбопытствовала Вера.

— Сестра у меня в скиту. Повидаться надо по семейным делам.

— И… чего захотел. Не покажут тебе ее сестры. — Она перекрестилась на образ Николая Угодника. — Маманю из-за сена похоронить не можем, а ты монашку лицезреть захотел.

Она еще не пострижена, — раздался тихий голосок Катеньки, она белицей в скиту живет.

— Не встревай, когда старшие говорят, — прикрикнула мать. — Доберусь я до тебя. Куда младенца дела?

— Спит.

— Вот и ты иди к нему. Дай только маманю похоронить. Мы его беспутную мать сыщем.

Алексей хотел было расспросить Катеньку, о какой белице говорила она так уверенно, но девочка ушла за занавеску.

Алексею постелили на лавке в летнике. «Гроб таскают… некрещеные младенцы… нетленные покойники… Что за чушь? Как сказала эта девочка? „Она еще не пострижена…“ Значит, все-таки готовят ее на постриг. Она же не хочет, не хочет… Я по бревнам растаскаю ваш забор, а до Софьи доберусь!» — думал он, тряся босой ногой и кусая губы. Потом встал, запалил лучину и принялся сочинять послание Софье.

Алексей рассчитывал встать раньше всех в доме, но это ему не удалось. В августе крестьянские семьи просыпаются затемно. Когда Алексей открыл глаза, вся огромная изба была полна говором, скрипом половиц, где-то тонко пищал лишний младенец. «Катеньку надо повидать», — думал Алексей, спешно одеваясь.

Пошли младенцев по домам разносить! — раздался под окном голос девочки. — Попадья за каждого младенца по яйцу дает! — И ватага ребят, звонких и юрких, как сверчки, понеслась по улице.

Алексей натянул сапоги и бросился вслед за ребятами.

— Барин, Алексей Иванович, куда? — закричал Игнат. — Я с вами. Неужели и вы яйцо заработать хотите?

Золотая мысль пришла Алексею неожиданно. Он решил разыскать измученных матерей и уговорить их везти некрещеных младенцев в скит к монахиням. Ребята быстро помогли ему найти нужные избы.

Матери посудачили, порядили и согласились в том, что хоть и сомнительно, есть ли у сестер подобающая купель, крестить можно и в озере. Были бы святые руки да нужные слова.

— Собирай младенцев! — раздалось по деревне. В это утро попадья, уже привыкшая к детскому ору под окном, дивилась тишине, толкала мужа в бок.

— Спи… — ворчал отец Феодосий. — Мне заутреню не стоять, только теперь и выспаться. Спи. Маку сунули матери в рот своим чадам, вот они и молчат.

Попадья приставила к окну лесенку и спустилась во двор. Гроб был на месте, а некрещеных детей будто корова языком слизнула.

— Младенцы-то где? — растерянно спросила попадья бабушку Наталью, словно та недоглядела за доверенными ей внучатами и теперь должна была оправдываться в своей оплошности.

Когда семья священника впряглась в тележку и потащила бабушку на анашкинский двор, в деревне стоял гвалт, как на пожаре.

— Везите Наталью на озеро к мосткам, — крикнула на бегу молодайка с младенцем на руках.

— Что городишь, глупая? — изумилась попадья.

— Гроб другим заходом. Тесно, — крикнула другая женщина. — Наталью несите куда положено, к Анашкиным. И «лишнего» у них возьмите да принесите к мосткам!