Император Август и его время - Игорь Князький Страница 59

Сальвидиен двигался по Италии вовсе не в одиночестве. Выдающуюся роль в начавшейся войне суждено было сыграть лучшему другу Октавиана, ставшему его вернейшим соратником, Марку Випсанию Агриппе. Он, как вскоре выяснилось, обладал по-настоящему большим полководческим талантом. Умело взаимодействуя, Сальвидиен и Агриппа принудили Луция отступить, иначе его войско оказалось бы раздавленным с обоих флангов наступающими армиями полководцев Октавиана. Не помышляя более о Риме, который теперь достался его противнику, Луций был вынужден отойти к хорошо укреплённому городу Перузии в Центральной Италии, в земле умбров, в верхнем течении Тибра и близ печально знаменитого Тразименского озера, где армия Ганнибала в 217 г. до н. э. истребила римское войско Гая Фламиния. Поскольку Перузия стала центром боевых действий, то и вся эта война вошла в историю Рима как Перузинская.

Вскоре близ стен Перузии появились три армии: войско Сальвидиена, войско Агриппы и, наконец, легионы под командованием самого молодого Цезаря. Луций Антоний оказался в ловушке, вырваться из которой надежд у него не было. Конечно, если бы полководцы Марка Антония пожелали бы действительно оказать помощь осаждённым в Перузии, то война могла бы повернуться в другую сторону. Как-никак и легионов у них было предостаточно, и воины в них служили испытанные во множестве боёв, да и полководческих талантов что Поллиону, что Вентидию было не занимать. Но в том-то и было дело, что они войне этой никак не сочувствовали, почему и призывы к немедленной помощи, каковые им передал всё тот же Маний – личность с их точки зрения сомнительная, впечатления на них не произвели. Луцию удалось только отрядить четырёхтысячную конницу грабить земли, хранившие верность Октавиану… Хорош защитник попранных интересов простых италийцев!

Отчаянную попытку переломить ход явно катящейся к поражению Луция войны предприняла Фульвия ^[525]. Она настойчиво стала торопить полководцев Марка Антония идти на помощь его младшему брату. Более того, Фульвия сама сумела набрать ещё одну армию, поручив её водительству Луция Мунация Планка. Этот многоопытный воитель для начала истребил целый легион Октавиана, шедший в Рим ^[526]. Но столь блестящее начало получило в итоге жалкое продолжение. Никакого взаимодействия три славных полководца то ли не смогли, то ли не захотели наладить… Вроде как не решили, кому быть главнокомандующим. Скорее всего, на них подействовало отсутствие всякого боевого рвения у рядовых воинов. Прежде всего, у солдат Поллиона и Вентидия. Потому, даже не попытавшись вступить в бой с решительно вышедшей им навстречу армией под командованием Агриппы и Октавиана, они бесславно отступили по трём разным направлениям. Азиний Поллион оказался в Равенне, Вентидий Басс – также на Адриатике, в Аримине, Планк же отошёл недалеко, в городок Сполетий, к Перузии довольно близкий. Он ведь совсем недавно одержал блестящую победу, и воины его, должно быть, находились в ином состоянии духа, нежели легионеры Поллиона и Басса. Тем не менее, продолжать войну Планк не стал. Силы его, понятное дело, по сравнению с войсками Октавиана, были слишком скромны. Но, недалеко отойдя от Перузии, он как бы сохранил достоинство. Веллей Патеркул по этому поводу не без яда заметил, что Планк более внушал Луцию Антонию надежду, нежели реально оказывал помощь ^[527].

Агриппа – в том, что именно он был главнокомандующим армии Октавиана сомневаться не приходится – предусмотрительно выставив достаточно крепкие заслоны против всех трёх противников, дабы пресечь даже самую возможность их соединения, начал масштабные осадные работы против запертых в Перузии войск Луция. Они велись следующим образом: была воздвигнута стена, полностью окружающая город, и на ней на расстоянии восемнадцати метров одна от другой установлены полторы тысячи деревянных башен. Стена была снабжена частыми зубцами и другими приспособлениями, рассчитанными на два фронта – против осаждённых и против тех, кто пришёл бы извне. Во время этих работ происходило много стычек и небольших сражений. «В метании копий сильнее были воины Цезаря, в рукопашном бою – гладиаторы Луция; в этих боях они истребили большое количество людей» ^[528].

В одной из таких стычек сильнейшей опасности подвергся сам Октавиан. Однажды он присутствовал на жертвоприношении, место для которого было выбрано недостаточно осторожно, в непосредственной близости от стен Перузии. Жрецы-гаруспики добросовестно делали своё привычное кровавое дело, но результаты гаданий по внутренностям жертвенных животных почему-то раз за разом оказывались неблагоприятными и не сулили осаждающим никаких добрых знамений. Римляне, как известно, таким гаданиям придавали чрезвычайно важное значение во все времена своей истории вплоть до полного торжества христианства в Империи. Можно вспомнить, что значимым поводом к грандиозному гонению на христиан при Диоклетиане стала неудача жертвоприношения, каковую объяснили зловредным влиянием присутствовавших при нём и якобы тайно крестившихся христиан ^[529]. Так, во всяком случае, утверждал христианский историк Лактанций. А вот во время Второй Пунической войны катастрофу на Тразименском озере римляне объясняли и тем, что Гай Фламиний дерзко пренебрёг очевидными неблагоприятными знамениями в канун своего рокового похода ^[530]. Октавиан, что естественно, самым серьёзным образом относившийся к жертвоприношению, был недоволен и даже велел привести новых жертвенных животных, дабы добиться, наконец, благоприятных для себя и своего войска знамений ^[531]. Процесс гадания настолько увлёк Октавиана и тех, кто его сопровождал, что они буквально прозевали дерзкую вылазку со стороны осаждённых. Отряд гладиаторов из войска Луция, кстати, самой боеспособной его части, внезапно напал на «жертвоприносителей», и молодой Цезарь чудом спасся в последнюю минуту. Называя вещи своими именами, очень резво удрал. Молодость, что ни говори, великое счастье, особенно, когда требуется быстрота ног! Не столь юным гладиаторам, коим оружие и доспехи не позволили догнать убегающего триумвира, достались лишь принадлежности жертвоприношения. Гаруспики то ли тоже умели быстро бегать, то ли доблестные воины Луция не проявили к ним никакого интереса. Оказавшись в безопасности, жрецы успокоились, а, видя, что жертвенные внутренности достались неприятелю и, что совершенно очевидно, будут в самое ближайшее время зажарены и съедены (в осаждённом городе было довольно голодно), проявили свойственную всем профессиональным гадателям находчивость. Они немедленно сообщили Октавиану, что все беды и опасности, возвещённые ранее проведённым жертвоприношением, теперь должны неминуемо пасть на тех, кто завладел жертвенными внутренностями ^[532]. Октавиан таким образом мог торжествовать. Ведь то, что неблагоприятно для его врагов, – доброе знамение для него самого!