История доллара - Джейсон Гудвин Страница 58

Прежде Чейз встречался с Бейкером лишь однажды, когда 20 декабря 1863 года лично вызвал его в министерство.

В основе этой встречи лежали взаимные заблуждения. Бейкер считал себя поборником высокой нравственности и ставил превыше всего честное имя, прославленное успехом. Будь он чуть меньше зачарован своей честностью, вероятно, именно таковым его и считали бы, и он, возможно, избежал бы того стечения обстоятельств, в результате которого пришел к опале и бесчестью. Идеалом Бейкера являлся французский детектив Франсуа Эжен Видок, который более-менее в одиночку создал сыскную полицию Парижа. Видок вышел из преступного мира и, когда стал полицейским, прибегнул ко всем классическим трюкам: переодеванию, осведомителям, провокаторам, шантажу и психологии, чтобы втереться в преступный мир и проникнуть в его замыслы. Он заложил принцип, которого впоследствии долго придерживались правоохранители континентальной Европы: лучше покарать невиновного, чем позволить избежать карающего меча правосудия хотя бы одному преступнику. Бейкер в точности ему следовал, оправдывая массовость производимых арестов продолжавшейся войной. Всякий, кто находил этот предлог недостаточным, клеймился им как предатель или, минимум, сочувствующий южанам.

Ошибкой Чейза было думать о Бейкере как о домашнем пуделе. Американцы, предпочитавшие, чтобы правосудие и правительство были открытыми и честными, смотрели на шпионаж как на вещь недостойную. История шпионажа в годы Гражданской войны коротка: ни одна из сторон конфликта не пыталась создать механизм сбора или обработки информации в любом виде — обе сочли бы это ниже своего достоинства. Бейкер в этом смысле стал «новым словом», но, когда перебрался через Потомак с записной книжкой, полной наблюдений за противником, генерал Скотт явно не знал, что делать с этими сведениями: военачальники обеих армий получали исчерпывающие сведения о силе и направлении ударов противника из вражеских газет.

Вера в свои силы стала трагическим недостатком Бейкера. Как детектив, он не питал особых иллюзий, но был слишком энергичным человеком, чтобы предаваться пессимизму, и слишком сильно верил в себя, чтобы превратиться в циника. Когда-то Бейкер носился вдоль троп, ведущих в Калифорнию, подобно ангелу мщения, карая преступников всякого звания. Он полагал, что, пока в мире есть Лафайет Бейкер, надежда не потеряна. С того дня, когда Бейкер вбежал по ступеням резиденции генерала Скотта, до его полного шельмования пройдет всего шесть лет. Еще два года спустя выйдет отпечатанная на его собственные средства «История Секретной службы Соединенных Штатов» с Лафайетом Бейкером в главной роли на каждой странице.

Когда приходило время действовать, он был сколь смел, столь же находчив. Люди из другого теста, вероятно, сдались бы в ситуациях, в которых Бейкер проявлял решимость спасти себя для человечества. Его лучшие истории, в которых, казалось, пора было ставить точку, всякий раз живописали изощренные способы спасения шкуры главного героя. Однажды за ним по пятам гналась половина армии Конфедерации, но ему удалось прорваться на свободу. Он организовывал налеты за линию фронта и ночные прорывы, сформировал конную бригаду в федеральном округе Колумбия, прозванную «дюжиной Бейкера», чтобы призвать к ответу рейнджеров Мосби. В числе злодеяний Мосби, по странной случайности, числилось нападение на экскурсионный паром, увенчавшееся гибелью одного из лучших граверов Кларка.

Где бы Бейкер ни оказывался, он обнаруживал ужасные злоупотребления и что-то с этим делал. Будучи совершенным трезвенником, был убежден, что стоит положить конец пьянству в армии, и до успешного окончания войны будет рукой подать, поэтому занялся конфискацией поставок алкоголя для военных, и, в частности, бренди и вин, заказанных офицерами. Не было конца взбешенным генералам и их разозленным подчиненным, когда Бейкер раскрывал их мошеннические проделки. Его появление везде обещало быстрый и беспристрастный суд, и этот путь был отмечен потоком горемык, отправлявшихся прямиком за ворота зловещей старой капитолийской тюрьмы Вашингтона. Когда Бейкер по особому запросу Чейза сменил военное ведомство на министерство финансов, чтобы проникнуть в деятельность Кларка и его сотрудников на пятом этаже здания Казначейства, он отпрянул в совершенном изумлении: раз он здесь, все происходящее, как ему казалось, было настоящим потрясением основ американской цивилизации.

Шла Война или нет, фальшивомонетничество оставалось неизменной угрозой. Процветавшее в сельской глуши, когда американские города были слишком малы, чтобы залечь в них на дно. ныне это занятие стало частью криминальной жизни мегаполисов. Еще до того, как федеральное правительство сосредоточило процесс изготовления денег в Вашингтоне, фальшивомонетчики централизовали собственные усилия в Нью-Йорке.

Печатная индустрия, сосредоточенная в Нижнем Манхэттене, переживала тогда полосу неудач. Работавшие сдельно небольшие типографии, обстановку в которых Франклин нашел бы для себя привычной, больше не пользовались спросом, и все прочие завязанные на них отрасли: поставщики типографской краски и бумаги, шрифтолитейные производства и изготовители прессов — оказались в очень трудном положении. Сам район тоже менялся. К 1860 году лабиринт плотно стоящих домов достиг 42-й улицы. Утратив всякую элегантность, они были разделены на ветхие жилища для поденных портовых рабочих, работников швейных производств и владельцев мелких лавочек. Воровство стало частью жизни людей, скользящих от законной работы к незаконной, если таковая подворачивалась. По мере разрастания порта в нем все больше появлялось что украсть, а возникшие в изобилии мелкие магазинчики давали возможность сбыть краденое. Толпы покупателей на Бродвее служили благодатной почвой для карманников. Публичные дома в больших городах заботились о происхождении денег не сильнее своих крошечных колониальных предшественников, у которых раздувались ноздри при виде пиратского золота. В темных, грязных, кривых улочках, где можно было скинуть товар, не привлекая особого внимания, салуны являлись идеальным местом для встреч фальшивомонетчиков и заключения сделок, «вбрасывавших» деньги на улицу.

Большинство фальшивомонетчиков были местными уроженцами. Английские иммигранты оказались слишком пугливыми и неопытными. Ирландцы предпочитали лошадей, держали игорный и букмекерский бизнес. Евреи изготовлением фальшивок особо не занимались. Итальянцы обычно работали кустарным образом: если не хватало навыков, посылали в Италию. Впрочем, они были кустарями взрывного темперамента: возможно, им тяжело давался язык. Сосредоточенные в Истсайде, они привнесли новый уровень насилия в расслабленный ритм американской криминальной жизни. Англичане и ирландцы полагались на лесть, блеф и свои кулаки, итальянцы же чуть что хватались за ножи.

В этом преступном подполье главная опасность исходила от других преступников. Совершающие обход ночные сторожа не представляли особой опасности для взломщиков: констебли существовали только для того, чтобы охранять бумаги в зданиях судов. В больших городах полицейские налеты осложняли жизнь разве что «толкачам» — мелкой рыбешке, сбывавшей фальшивки, полученные от распространителей. Сама детективная работа не оплачивалась и должна была проводиться полицейскими в свободное от служебных обязанностей время. Объявленные вознаграждения иногда побуждали их к этому занятию, но побуждала и возможность получить деньги у подозреваемого. Детективов не слишком высоко ценили.