Первая мировая война. Миссия России - Дмитрий Абрамов Страница 57

— И впрямь Вход Господень в Иерусалим! — пьяно и торжественно восклицает Пазухин, закрепляя в петлице кителя веточку вербы.

«А ведь Христос вошел в Иерусалим, чтобы понести свой смертный Крест на Голгофу! И ведь знал об этом! Готовы ли мы идти на Крест?» — мелькнули мысли в пьяной голове Кирилла.

И вот публика в центре города затихает: ведут пленных, человек пятьдесят-шестьдесят, в разорванных рубахах или гимнастерках, без сапог. У многих сочится кровь из ран.

— К обрывам у берега ведут. Там закапывать легко, — тихо говорит кто-то.

Генерал Семенов — командир Сводно-стрелкового полка — подъезжает к офицерам верхом. Он тоже пьян. Это видно по нему.

— Желающие на расправу?! — громко и жестко спрашивает он.

В голосе его нотки беспощадной, хмельной злости.

«Что такое? Расстрел? Неужели?» — мелькает в голове Кирилла.

Он переглядывается с Алексеем. У того на лице холод и неприязнь.

«Да, все понятно: расстрел вот этих окровавленных людей с опущенными головами и руками», — осмысливает Кирилл.

Он оглядывается на офицеров роты…

«Кто же пойдет?!»

Но выходит человек пятнадцать. Идут, сопровождая пленных к берегу моря, щелкают затворами винтовок. Космин и Пазухин и еще с десяток офицеров торопятся вслед, хотят посмотреть.

Четверть часа, как одна минута. Они уже у берега. Долетело:

— Пли!

Сухой треск выстрелов, крики, стоны. Еще минута, и выстрелы смолкли. Кто-то из стрелявших возвращался с винтовкой на плече, поднимаясь по пологому скату. С кромки обрыва видно, что остальные добивают раненых штыками и прикладами. Эти люди сводят личные счеты с большевиками и советской властью. Пазухина — лихого кавалериста, героя-разведчика, что в атаке рассекал шашкой головы австрийцам, бил в бою врагу прикладом в лицо, трясет…Люди с ужасом всматриваются в исподний, отвратный, тошнотворный и кровавый лик разгорающейся российской братоубийственной войны…

Таким запомнился Космину Мариуполь. Там же у красных удалось отбить лошадей и посадить стрелковые пешие роты на подводы. Движение бригады на восток ускорилось.

* * *

Население повсюду встречало дроздовцев как своих избавителей и не отдавало себе отчета в том, сколько их и куда они направляются. С приходом добровольцев люди связывали свои надежды на окончание смуты. Из далеких сел приходили депутации, прося спасти их от «душегубов», привозили связанными своих большевиков, членов советов и преступников, а может быть, невинных — «на суд и расправу». Жители многих сел и поселков, уже привыкшие к этому времени к реквизициям и грабежам со стороны разных вооруженных групп или банд, выражали свое удивление тем, что белые добровольцы платили за продукты, получаемые от населения. Меры, применявшиеся дроздовцами к лицам, замешанным в убийствах и грабежах, отличались жестокостью. Организаторов разбоя и его активных участников, особенно если это были большевики или дезертиры с фронта, расстреливали, а их дома сжигали. Гражданских лиц подвергали публичным телесным наказаниям при участии их соседей.

Наперерез курсу 1-й русской бригады уже с самого начала ее движения непрерывным потоком от Бирзулы к Одессе и на восток шли эшелоны с австро-германскими войсками. Они были введены на Украину по соглашению между Украинской Центральной Радой и Центральными державами. Дроздовскому пришлось решать ту же проблему, что была одной из главных и для самой Добровольческой армии: как русским белым офицерам относиться к немцам, которые в соответствии с Брестским миром начали оккупацию Украины? Сам полковник, как и большинство командного состава бывшей Русской Императорской армии, не признавал Брестского мира. Он и войну не считал оконченной. К тому же, в 1918 году в среде русского генералитета и офицерства еще сильны были надежды на быструю и серьезную помощь Белому движению от Антанты. Дроздовский ясно осознавал, что у его бригады нет ни достаточных сил, ни возможности противодействовать немецким войскам. Да и у бригады была другая основная задача. Потому он решил соблюдать нейтралитет в отношении австро-германцев и объявил, что его бригада сражается только с большевиками. Во время всех вынужденных встреч и переговоров с германскими офицерами Дроздовский старался вводить немцев и австрийцев в заблуждение, говоря им о намерении отряда двигаться к центру России и даже на Москву. Сравнительно слабые передовые немецкие части также не спешили вступать в столкновение с хорошо вооруженным, организованным и морально стойким отрядом, несмотря на то, что их пикеты зачастую открывали огонь по разъездам Дроздовского. Затем их части отходили в сторону, уступая дорогу. У рядовых немецких офицеров вызывал уважение поступок горстки бойцов, оставшихся верными долгу среди всеобщего развала. Немецкие офицеры зачастую приветствовали русский отряд отданием чести и пожеланием удачи. Дроздовский поражался тому, что и австрийцы, и немцы, при всей их аккуратности и хорошо поставленном военном деле, оценивали численность его отряда в «5 тысяч, из коих 2 тысячи офицеров», о чем Дроздовский неоднократно получал сообщения от своих информаторов.

В те дни он записал в своем дневнике:

«Странные отношения у нас с немцами; точно признанные союзники, содействие, строгая корректность. Один между тем высказывал — враги те офицеры, что не признали нашего мира. Очевидно, немцы не понимают нашего вынужденного сотрудничества против большевиков, не угадывают наших скрытых целей или считают невозможным их выполнение. Мы платим строгой корректностью. Один немец сказал: “Мы всячески содействуем русским офицерам, сочувствуем им, а они от нас сторонятся, чуждаются”. Немцы — наши враги; мы их ненавидим, хотя и уважаем…»

* * *

Обогнув с севера уже занятый немцами Таганрог, 1-я добровольческая бригада подошла к Ростову, на тот момент — столице Донской Советской Республики. Данные разведки Дроздовского указывали на стремление наступающей германской армии занять город. Поэтому, пытаясь добыть для своей бригады и Добровольческой армии, что была уже недалеко, запасы продовольствия и вооружения, имевшиеся в городе, командир бригады решился на рискованную операцию. Кроме того, в Ростов, по слухам, съехалось много сторонников Белого движения: офицеры, юнкера, учителя, студенты, которые могли поддержать Дроздовского и пополнить ряды бригады. Но в городе располагался большой гарнизон красных, занимавший хорошо укрепленную позицию. Силы большевиков составляли 12 тысяч красногвардейцев, сформированных в отряды из рабочих предместий, при шести батареях (более 20 артиллерийских стволов). В устье Дона вошел пароход красных, именуемый «Колхида», с артиллерийской батареей на борту. Ему была поставлена задача обстреливать наступающих с реки. У красных было два бронепоезда.

В Страстную Великую Субботу на Пасхальную ночь 21 апреля (по юлианскому календарю) конный дивизион добровольцев с легкой батареей и броневиком под командованием начальника штаба бригады полковника Войналовича атаковал позиции красных. Разгромив и отбросив их, Войналович взял городской вокзал и привокзальные улицы. Под впечатлением внезапного разгрома большевистское руководство начало покидать Ростов, а отряды Красной гвардии сдавались в плен. Однако через час, видя отсутствие подкрепления у добровольцев, красные начали контратаку подавляющими силами. В завязавшемся бою первым погиб Войналович. Авангард бригады начал отступать. Но тут подошли основные силы дроздовцев и открыли плотный артиллерийский огонь. Большевики, подавленные огнем орудий, оставили город и отошли к Нахичевани. Во взятом Ростове на территории городского вокзала была организована запись добровольцев. Уже ночью сюда прибыл и сам Дроздовский.