Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин Страница 57

Допрос шел без участия переводчика — следователь довольно сносно изъяснялся по-русски — лишь порой неправильно ставил ударения, запинался, вспоминая нужное выражение.

«Отчего прежде скрывал, что владеет русским?» — недоумевала Надежда Васильевна.

Машле догадался, что беспокоит арестованную, признался, что детство провел в Вильно, позже жил в Бессарабии, где учился в русской гимназии, рад, что беседа проходит без посредника.

— Разве мы беседуем? — с усмешкой спросила Плевицкая. — Если это не очередной допрос, а, как изволили выразиться, беседа, позвольте откланяться. И еще прикажите, чтобы вернули необходимые для поддержания здоровья таблетки, — не дожидаясь, когда ошарашенный дерзостью следователь вызовет охрану, шагнула к двери, на пороге обернулась. — В одиночестве одолевает тоска, ее чуть скрасит чтение, но в камере лишь Библия на французском языке. Будьте любезны, помогите передать Библию, которая осталась на вилле.

— Можно приобрести новую.

— Старая мне дорога, много лет держала ее у изголовья, читала перед сном.

Просьбу выполнили. Но перед тем как отдать священное писание христиан, Машле перелистал книгу, обратил внимание на карандашные пометки.

«Подчеркивала мудрые мысли?»

Следователю не пришло в голову, что карандаш отмечал страницы и буквы, которые требовались для шифрования.

В первую же ночь, когда за дверью смолкли шаги охранников, Плевицкая во мраке хлебным мякишем тщательно стерла в книге все карандашные пометки. Уснула с чувством выполненного долга. На следующий день написала прошение о позволении взять из дома сугубо женские вещи — белье, чулки, мыло, кремы.

Плевицкую повезли в Озуар ла Ферьер. Двухэтажный особняк из серого камня, с черепичной крышей, усыпанным сухими листьями крыльцом выглядел неухоженно, сиротливо, картину запустения дополняли закрытые ставни.

В сопровождении адвоката Малышевского, следователя и полицейского Надежда Васильевна прошла по бетонной дорожке к дому, дождалась, чтобы сорвали с замка листок с печатью, повернула в замочной скважине ключ. С грустью оглядела гостиную, где на мебели лежал слой пыли.

— Поторопитесь, мадам, — попросил Машле.

Плевицкая не шелохнулась.

— У вас мало времени, — повторил следователь, но певица пребывала в прострации.

Сопровождающие арестованную переглянулись. Машле собрался сказать что-то ободряющее, но слова не понадобились: Плевицкая встрепенулась и беззвучно заплакала. Когда справилась с волнением, созналась, что расчувствовалась из-за встречи с родными стенами, где все напоминает о счастливом, безоблачном прошлом, где были и любовь, и счастье.

Надежда Васильевна прошла в спальню, следователь не отходил ни на шаг.

— Не вижу расчетной книги, она лежала на полке. Еще нет папки с рецензиями на мои выступления.

— Все это приобщено к делу, — успокоил Роше. — Продолжаете считать себя невиновной?

— Конечно, был бы рядом супруг, легко это доказал.

— Не живите иллюзиями: вряд ли увидим господина генерала, который ко всему прочему предал и вас.

Плевицкая не стала защищать своего Колю. Отобрала в гардеробе нужные вещи и лишь затем, резко обернувшись, спросила:

— Считаете, что муж меня бросил, как элементарно бросают нелюбимых, которые мешают любовной интрижке? Я хорошо знаю Николая Владимировича, он способен на многое, но только не на предательство.

Она играла возмущенную особу, нисколько не сомневаясь, что Николай Владимирович благополучно покинул Францию, находится в безопасности, прилагает усилия, чтобы вызволить жену на свободу, и тогда все, что произошло, станет казаться жутким сном…

Надежда Васильевна взяла себя в руки и стала отбирать пузырьки, баночки с косметикой.

— Отчего муж настойчиво добивался встречи с господином Деникиным? Не собирался ли похитить и этого генерала? — гнул свое Машле.

— Не имела привычки совать нос куда не следует, тем более в дела мужа. С Антоном Ивановичем Коля и я не виделись довольно давно: Деникин крайне нелюдим, ведет в Севре замкнутый образ жизни, сторонится политики. Когда предложили возглавить какой-то отдел в РОВС, ответил, что не продает душу дьяволу.

Она обвела взглядом гостиную и пожалела, что не удалось уничтожить в тайнике документы, которые доказывали многолетнее и успешное сотрудничество с разведкой СССР Скоблина и Плевицкой. Хотелось верить, что компрометирующих бумаг в доме уже нет, по приказу резидента НКВД в Париже документы своевременно забрали, они не будут фигурировать на предстоящем суде.

Уже в автомобиле, не отрывая взгляда от проносящихся за окном полей с перелесками, спросила:

— Судя по вопросам, которые задавали, считаете мужа предателем белого движения, банальным похитителем, а меня большевистской шпионкой?

Машле подтвердил и добавил, что все говорит за то, что два русских генерала похищены или убиты по приказу из Москвы, это произошло не без участия мужа певицы.

— Господа Кутепов и Миллер стали главными врагами чекистов, и те избавились от них руками вашего мужа.

— Это домысел, поклеп на честнейшего человека. Суду потребуются факты, а их, как понимаю, нет.

— Факты будут, притом такие, что не сможете опровергнуть, — пообещал следователь.

6

Факты участия Скоблина и Плевицкой в похищении (или устранении) двух начальников РОВС искали не только в занимаемом Скоблиным и его женой номере отеля, на вилле, но и с санкции прокурора республики в так называемом в Париже «Русском доме» — клубе советского посольства, где с некоторых пор заседала комиссия по возвращению русских эмигрантов на Родину. «Русский дом» не имел дипломатической неприкосновенности, и во время обыска изъяли документы, проливающие свет на весьма странную деятельность комиссии, в частности, оплату услуг осведомителей, сведения о военном прошлом беженцев, их политической благонадежности и прочем. О связях Скоблина и Плевицкой с советской разведкой, их контактах с сотрудниками посольства, консульства ничего не было.

С опозданием провели криминалистическую экспертизу принадлежащей Плевицкой Библии на русском языке: на некоторых страницах отыскали следы химического состава, каким пользуются для тайной переписки.

«Жаль, позволил арестованной уничтожить пометки…» — посетовал следователь и, когда поведал Плевицкой о выводе криминалистов, услышал:

— Библию приобрела в книжной лавочке. Книга была подержанной, отметки могли принадлежать прежнему хозяину.

— При вашем высоком достатке и потрепанная книга?

— Искала Библию на русском, как увидела, купила не раздумывая.

У следователя возникли сомнения в выводе криминалистов — те могли принять за шифр простые карандашные пометки. Еще Машле отметил завидные крепкие нервы подследственной: «Воля сильная, мадам не откажешь и в железной логике. Но вряд ли будет долго упорствовать: спесь сойдет, выдержка изменит. Начнет путаться в показаниях и поймет, что проиграла. Подтолкну к чистосердечному признанию».