Моя сестра - Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай - Вера Желиховская Страница 56

– Он остался в Адиаре, в шкатулке, – произнес индус, как-то слишком прямо, нахально глядя в глаза своей госпоже.

– Очень жаль! – воскликнула г-жа X. – Но отчего же ты не взяла его с собою? Любопытно было бы посмотреть на художество этого твоего челы.

– Художество его ты и сейчас увидишь, на мне такой же точно портрет «хозяина», нарисованный этим же «челок». Смотри!

При этих словах Блаватская сняла со своей шеи большой золотой медальон, открыла его и передала г-же X.

Скоро медальон этот оказался в моих руках, я увидел в нем сделанное на кости, и весьма посредственно, изображение какого-то необыкновенно красивого человека в белом тюрбане. Посмотрели мы все и Елена Петровна опять надела медальон на шею.

– Да, но я бы хотела видеть именно твой портрет, – стояла на своем г-жа X. – Ты ведь говоришь, что не только для твоего «хозяина», но и для челы его нет ничего невозможного, ну так сделай же, чтобы этот портрет из Адиара, из шкатулки, очутился здесь, перед нами.

– Ишь чего захотела! – заметила г-жа У.

Елена Петровна усмехнулась.

– А вот посмотрим, может быть, это и возможно, – многозначительно проговорила она и подняла руку.

В то же мгновение над нашими головами раздался уже знакомый мне звук серебряного колокольчика. Блаватская прислушалась и затем обратилась к г-же X.:

– Ну-ка, сними с меня медальон да открой его, может быть, там что-нибудь и найдешь.

Г-жа X. сняла медальон, открыла, и моим изумленным глазам явилось на обеих внутренних сторонах медальона два портрета: один, уже знакомый, красивого человека в белом тюрбане, а другой – портрет Елены Петровны в какой-то меховой шапочке, портрет, мало похожий и вовсе не хорошо сделанный, но несомненно ее портрет.

Я взял медальон в руки, тщательно осмотрел его: оба портрета были вделаны крепко, очень крепко, одним словом, имели такой вид, будто они всегда тут и находились, один против другого. Все это было устроено так чисто, что я решительно не мог ни к чему придраться.

Г-жа X. многозначительно взглядывала попеременно на каждого из нас и вдруг сказала:

– Ну, а открой-ка теперь медальон, быть может, твой портрет уже и исчез.

– Может быть, – произнесла Елена Петровна, открыла медальон… Портрета в нем не было.

Опять она сняла медальон с шеи, опять он в моих руках, я разглядываю его очень внимательно и убеждаюсь, что единственный портрет человека в тюрбане крепко вделан, а от другого не осталось ни малейшего следа. За портретом «хозяина», судя по толщине медальона, не может быть места для другого портрета, сделанного на костяной пластинке, с наклеенным на нее все же довольно плотным стеклом.

«Феномен, да, феномен, – думал я, но в то же время внутреннее чутье настойчиво твердило, а что, если это только один из самых обыкновенных фокусов, если все это подготовлено, как и весь разговор о портрете, как и каждое слово? – А что, если меня и чай пить звали, и всю обстановку такую спокойную и симпатичную устроили для того, чтобы совсем поразить и на веки вечные заполучить этим феноменом?»

Одной этой мысли было совершенно достаточно для уничтожения во мне того сладостно-жуткого чувства, которое не может не охватить человека в виду полуоткрытой перед ним двери в область тайн природы.

– Ну, что вы на это скажете, господин скептик? – обратилась ко мне Елена Петровна.

– Это необыкновенно и во всех отношениях интересно.

– Убеждены ли вы наконец?

– Не совсем, но теперь уж вам очень легко убедить меня. Я прошу вашего «хозяина», для которого пространство – ничто и который, как вы говорите, невидимо присутствует здесь, в этой комнате, его или его челу, одним словом, я прошу существо или силу, которые производят эти феномены, положить сейчас исчезнувший ваш портрет в мой портсигар.

Я вынул из кармана портсигар, открыл его и убедился, что, кроме папирос, в нем ничего нет, закрыл и крепко держал в руке своей.

– Вот, – сказал я, – пусть ваш портрет очутится в этом портсигаре, который я держу в руке, и тогда я убежден совершенно и готов буду идти на какие угодно пытки за мое убеждение.

Елена Петровна наклонила голову, будто к чему-то прислушиваясь, и сказала:

– Вы забываете, что имеете дело с человеком, хоть и умеющим производить вещи, кажущиеся вам необыкновенными, но все же остающимся индусом-фанатиком. По его взглядам, он никак не может войти в соприкосновение с европейцем.

Я улыбнулся, положил свой портсигар в карман и заговорил о совершенно постороннем.

Елена Петровна, видимо, была взволнована. Через несколько минут я встал, сказал, что уже поздно, что я должен вернуться пораньше домой. Дамы стали просить меня остаться.

– Ну пожалуйста! – говорила Блаватская. – Каких-нибудь полчаса; вот сейчас наши вернутся с conference’a, мы им расскажем про феномен. Пожалуйста! Да ну, не дурите, останьтесь – что вам полчаса каких-нибудь!

Она взяла из рук моих шляпу и снесла ее на мраморную доску камина. Я ничего не заметил особенного, но внутренний голос ясно сказал мне: «Портрет в шляпе». Мне очень хотелось сейчас же подойти к камину и скорей убедиться, прав я или нет, но я терпеливо вернулся на свое место и наблюдал.

Дамы были очень взволнованы; г-жа У. уверяла, что видит какую-то серую человеческую тень.

– И я тоже вижу тень, – смеясь, сказал я, – вот она сгущается возле камина, у самой моей шляпы!

Я ждал, что после этих слов моих Блаватская подойдет к камину и я уж, пожалуй, не найду в шляпе портрета. Она даже и приподнялась было, но снова погрузилась в свое кресло.

Скоро раздался звонок, теософы вернулись с conference’a. Дамы стали оживленно рассказывать Олкотту, Могини и Китли о только что произошедшем феномене, требовали моего подтверждения, и я, конечно, подтвердил, что все было именно так, как они рассказывали.

– Могу я теперь удалиться? – спросил я Елену Петровну.

– Можете.

Я подошел к камину, взял шляпу, и, разумеется, маленький овальный портретик, тот самый, который появился в медальоне Блаватской, а потом исчез из него, был в ней. Я не мог удержаться от смеха.

– Индус-фанатик преодолел свое отвращение к европейцу! – сказал я. – Елена Петровна, получите ваш портрет.

– Он уже теперь не мой, – ответила она, – оставьте его себе на память, если хотите, а не хотите – так бросьте.

– Очень вам благодарен, я оставлю его на память.

Елена Блаватская в Индии. 1880-е гг.

«Индия – страна легенд и таинственных уголков. Нет в ней развалины, нет памятника или леска, чтобы не было у него своей истории. А главное, как обыкновенно ни опутана последняя паутиной народной фантазии, все гуще свиваемой с каждым последующим поколением, но трудно, однако, указать хоть на одну такую, которая не была бы основана на каком-нибудь историческом факте». (Блаватская Е. «Из пещер и дебрей Индостана»)