Угрюмое гостеприимство Петербурга - Степан Суздальцев Страница 56

Стал мир невыносим с тех пор,

Как лесть учтивостью назвали.

Уильям Шекспир

Андрей Петрович допоздна сидел в библиотеке.

Что он сделал сегодня?

Вызвал гнев императора. Суздальский мрачно улыбнулся. Не всякому доводилось подняться до высот, которых достиг Андрей Петрович, но дерзить императору — этим мог похвастаться разве что князь Юсупов.

Однако дерзил ли он? И что означает само понятие дерзости? Не то ли, что человек говорит как с равным с тем, кто стоит выше? Суздальский прекрасно понимал, что император стоит выше, но Николай… Князь помнил его ребенком, помнил юношей, помнил, как он стал мужчиной, помнил, как взошел на престол. Тогда Андрей Петрович помогал ему, давал советы. Тогда ему уже было шестьдесят восемь лет. Он не мог теперь принять Николая за вершителя собственной судьбы. Какого черта?

Андрей Петрович подумал о своем сыне. Тот везде и всюду попирал понятия иерархии, не признавал главенства мнений, за что его неоднократно корил старый князь. Теперь же он, Андрей Петрович, поступает так же. Быть может, Петр Андреевич прав?

Пожалуй что так. Какое право имеет человек свысока смотреть на других лишь на том основании, что эти другие занимают менее значимые посты?

Все это глупости.

Но что же тогда не глупость? Как, на каком основании проводить грани между людьми? И нужны ли они вообще, эти грани?

«Э, нет, так недолго дойти до противной человеку мысли о всеобщем равенстве перед Богом, — усмехнулся Андрей Петрович. — Хотя отчего эта мысль человеку противна? Ведь все равны перед Богом. Господь не делает разницы между барином и крестьянином. Это мы, люди, придумали иерархию, построили на ней свое общество и сами в нее поверили. Петр Андреевич прав: этот его друг, губернский секретарь Герман, может статься, куда благороднее Миши Ланевского, Саши Демидова и меня самого. Но все же глупо вводить его в их общество: они его не примут, да и нужны ли они ему?

А крестьяне? Я уже не помню, сколько у меня душ, не помню, сколько в какой деревне. Если все равны перед Богом, то почему мои крепостные принадлежат мне, словно бездушные вещи? Вот уж что против Бога, вот что неправославно.

Но что я могу сделать для них? Дать им всем вольную, отпустить на свободу?

Нужна ли им эта свобода? Хотят ли они ее? Готовы ли к ней?

А ежели из десяти тысяч найдется десять человек, которым эта свобода как воздух необходима? А остальные? Десять человек обретут заветную волю, а десять тысяч почувствуют себя выброшенными и ненужными».

Андрей Петрович сел за стол, достал бумагу, чернильницу, очинил перо и принялся писать управляющим своих поместий. Пускай каждый, кто мечтает о свободе, подаст челобитную.

Однако старый князь ясно понимал, что это вздор. Нужны реформы, нужны преобразования. Тому неделю назад, порешив так, Суздальский уже ехал бы в Зимний дворец. Теперь это сделалось для него невозможно.

В дверь постучали.

Вошел Петр Андреевич.

— Отец, вы были в Зимнем?

— Был, Петр Андреевич, садись-ка. Потолкуем.

Молодой князь сел. Он принес с собой набитую трубку и теперь принялся ее раскуривать. Андрей Петрович не одобрял тяги сына к табачному дыму и потому нахмурился, но ничего не сказал. Петр Андреевич знал отношение отца к курению, но считал своим долгом курить там, где ему вздумается: таким образом он выказывал старому князю свою непокорность. Так и теперь в том, как неспешно он зажигал спичку, как потягивал ртом длинный мундштук, как задумчиво наблюдал за алым огоньком, зарождавшимся в трубке, — во всем этом был скрытый вызов. Андрей Петрович это прекрасно понял и улыбнулся.

— Мы попали в немилость, Петр Андреевич.

— Вот как? — Молодой князь с беззаботным видом выпустил изо рта густое кольцо. Внутри у него все сжалось. Он почувствовал страх перед гневом царя.

— Государь потребовал, чтобы я отказал Ричарду в приюте, — пояснил Андрей Петрович. — Разумеется, я отказался.

— Но вы же сами в последнее время недовольны присутствием маркиза.

— Это правда, — кивнул старый князь, — но я никогда не выставлю из дома человека, которому я обещал защиту и который никак не злоупотребил моим гостеприимством.

— Это было бы низко и малодушно, — согласился Петр Андреевич.

— Однако теперь мое великодушие может дорого стоить нам, Петр Андреевич. Государь был недоволен моим отказом. Мы с ним слегка повздорили.

Теперь улыбнулся молодой князь. Он живо представил себе эту картину: отец своими безжизненными волчьими глазами смотрит на царя и говорит ему «ты».

— Я уже старый человек, и мой путь подходит к концу, — внезапно сказал Андрей Петрович. — Государь ничего не может сделать со мной. Однако ты — молод, амбициознен, горяч. Николай хочет услать тебя в Турцию. Он пригласит тебя лично. Если надерзишь ему, то навсегда утратишь его расположение. Он будет несдержан и резок в словах. Будешь перечить — он отправит тебя в Стамбул.

Петр Андреевич усмехнулся. В Турции распространялось британское влияние. Лондон, который испокон веков конфликтовал с Петербургом, стремился довести до конфронтации Турции с Россией. Турки все больше смотрят на русских враждебно. В министерстве Петр Андреевич нередко слышал о российских подданных, убитых на улицах Стамбула. Но что ж теперь, из-за этого не дерзить императору? Петр Андреевич спросил:

— Он будет говорить со мной о вас?

— Да.

— Будет проклинать вашу непреклонность и требовать от меня покорности и повиновения?

— Да, — кивнул старый князь. — Я уже отжил свой век. Мне терять нечего. Когда ты будешь в моих летах, ты позволишь себе то же, что я. Однако теперь, когда тебе двадцать пять лет, ты всего только надворный советник. Ты служишь стране и своему императору. Ты должен подчиняться его приказам.

— А если эти приказы расходятся с моими представлениями о чести, достоинстве, долге? Если он потребует, чтобы я отвернулся от вас? — выпалил Петр Андреевич.

— Ты должен думать о будущем. Жить настоящим моментом недальновидно.

— А вы?

— Я слишком стар: мое будущее — это кладбище.

Впервые за всю свою жизнь Петр Андреевич слышал, чтобы отец говорил о собственной смерти. Слышать это было ему дико и непривычно.

— Ты должен жить и продолжать наш род.

— А если я откажусь следовать прихоти императора? — спросил Петр Андреевич.

— Тогда ты во всей мере ощутишь его гнев.

— И окажусь в немилости, как и вы, — заключил молодой князь. — Но я скорее соглашусь умереть, чем предам вас, отец. Отец в ответе за деяния сына. Стало быть, и сын в ответе за деяния отца. Я не покорюсь императору.