Сиамский ангел - Далия Трускиновская Страница 56

Ничего, все к лучшему. Больше никто на конторского сумасшедшего не станет устраивать облав и засад.

Скоро Зильберман вернется, и опять можно будет затевать долгие разговоры за чашкой кофе о всяких интересных вещах. И даже пойти наконец за трубкой — тем более, что гонорар еще не потрачен.

Хорошо, наверное, сидеть с трубкой, хорошо о ней заботиться, чистить ее, протирать ее, доставать из футляра и укладывать в футляр. Вот у старого хрена как это все ловко и вкусно получается…

— Мы к нему ездили, отвезли овощной сок, творожок с рынка, а вот апельсины врач запретил, — продолжала Стригольникова. — Сок я сама делала, так что сердце его отпустило, завтра печенку повезем.

— Ка… какую печенку? — спросил потрясенный Марек. Вылезло из памяти чудище — воспоминание о какой-то страшной истории про незаконную торговлю органами покойников.

— Телячью, Оксана сегодня с утра взяла на рынке. Мы попросили в баре, девочки ее в холодильник сунули. Вообще нужно бы на всю контору иметь хоть один холодильник. А то купишь продукты, а теперь лето…

Она еще что-то лепетала, толстая тетка в тонкой трикотажной маечке, красной — светофорно красной, облепившей старую грудь и большой старый живот, в коротких брючках, облепивших старые ноги. Делать им больше нечего, подумал Марек, зоологическим теткам мало бессмысленных скотов, они себе новую игрушку нашли — Зильбермана! Ему-то каково слушать всю эту бессвязную чушь про печенку?!

И Оксана будет точно такой же. Никому не нужной и безнадежно зоологической теткой. Сейчас у нее одна сиамочка, через десять лет она разведет стаю вонючих кошек…

Тем не менее Марек задал из вежливости какой-то тупой вопрос и получил соответствующий ответ.

— Да, кстати! — Стригольникова вдруг изобразила отчаянную радость. — Скидываемся!

— На что?

— Как это — на что? У Оксаны через полторы недели уже свадьба!

— Впервые слышу… — пробормотал Марек.

Руки невольно сцепились в замок, и пальцы принялись шевелиться. Сами, создавая некую дерганую хореографию. Глаза были притянуты и зачарованы ею.

Ну да, Оксана и должна была выйти замуж. За такого высокого, крупного, круглорожего, в пиджаке, насквозь понятного и… и… какого, черт, еще? Еще какого-то, полностью ей соответствующего! И всю жизнь она будет теперь каждый день утром опаздывать в контору, а вечером опаздывать кормить мужа и свою ненаглядную сиамочку!

Отстегнув сколько надо, Марек вернулся в кабинет. И тут же зазвонил городской телефон, к которому Марек теперь испытывал даже нежность — он не канканировал, не поздравлял с Рождеством, не ошарашивал маршем Мендельсона, не заставлял опознавать киношные мелодии, он просто и честно звонил — дзин-н-н-нь! дзин-н-н-н-нь!

— Мариана можно? — потребовал девичий голосок.

— Мариан слушает.

— Мне ваш телефон Защеринская дала, Ольга Петровна.

Марек охнул — ведь старуха все еще тащит на себе древнее литобъединение, тусовку начинающих поэтов, которые так и седеют, так и на пенсию выходят, состоя в начинающих и пользуясь положенной члену литобъединения привилегией: раз в год публиковать одно стихотворение в подборке, которую готовит вечерняя газета, как бишь ее… а она вообще-то жива?..

Поскольку Марек не подавал заявления об уходе, Защеринская, очевидно, до сих пор считала его действительным членом тусовки.

— Я слушаю, — повторил потрясенный Марек.

— Мы нашли спонсора и собираем альманах! — в голоске было бесстыжее торжество. — Хотим сделать солидно, страниц на триста, будут и проза, и стихи, и критика, и даже эссе!

Марек хотел спросить, кому это нужно и не собираются ли они раздавать этот альманах бесплатно в пригородных электричках. И надо было вовремя спросить, потому что голосок увлекся бы полемикой и забыл бы о главном: поклянчить у Марека новых стихов, подборочку строк на полтораста.

Новых у него не было.

А когда он отбрехался тем, что принципиально не участвует в альманахах, когда положил трубку, то вдруг вспомнил строчки на обоях, которые провожали его в сон и встречали утром заместо рассветных лучей.

Это не старший, подумал Марек, даже и спрашивать незачем. Он никогда не мог двух строчек срифмовать… впрочем, там ведь и не было рифмы… Заклеить, заклеить газетой, к чертовой бабушке!

Он стал шарить по столу — где-то был патрончик с клеем в виде свечки, позаимствованный у соседей из шестого кабинета. А когда позаимствованный? А хрен его знает, давно…

Зильберман какие-то вырезки газетные хотел в блокнотик свой прилепить.

Старенький такой блокнотик, в натуральной кожаной обложке с золотым крейсером «Аврора». И что у него там, кроме вырезок? Телефоны? Давно уже мертвые телефоны, да. Это — обязательно.

Наверное, уж теперь-то он точно соберется и поедет доживать на землю предков, туда, где за ним присмотрят дети и внуки, а не зоологические тетки. Так будет лучше всего. И для него, и вообще для всех. Контора поможет собраться в дорогу.

И он уедет. Навсегда.

* * *

— Выходи из дома, карета сейчас будет подана, — быстро сказал Федька.

Марек посмотрел на будильник. Половина третьего. Самое время кататься в каретах.

Федька даже не ждал ответа — отключился.

Но если человек не спит в такое время, если пытался читать — но не получилось, пытался слушать музыку — но музыка впрок не пошла, пытался даже вымыть скопившуюся за четыре дня посуду, блин!..

Федькиному звонку предшествовала умная мысль — надо бы собраться и попросту нагулять сон. Дома он капризничает, но где-нибудь в шести кварталах от постели явится как миленький.

Почему бы и не Федька?

Сборы у Марека были недолгие — он спал в трусах и майке, эта майка никакими погодными условиями не объяснялась, просто так привык. Натянуть носки, штаны, сунуть ноги в сандалии с резинкой, которые никогда не расстегивались, — дело минуты. Ночь, и неизвестно, на сколько этот выход, а к утру похолодает. Он натянул братнюю сиреневую фуфайку, любимую, хлопковую, мягкую, в свое время она оказалась хорошей длины — прикрыла и задницу, и низ живота. Причесываться не имело смысла — очень коротко стриженные светлые волосы, чеши их не чеши, ложились все теми же завитками. Вторая минута ушла на собственно выход. К концу третьей Марек уже стоял на улице.

— Садись, — велел Федька.

— Куда едем?

— Водку пьянствовать и беспорядки нарушать.

Больше не было ни слова.

Ну, значит, такое будет сегодня снотворное.

Федька, не пристегнувшись и не дав Мареку на это ни секунды, гнал машину так, что ее на каждом крошечном сбое с прямой вскидывало и мотало. Марек ехал враспорку, чувствуя, что длины ног, кажется, не хватает, и сползая с сиденья. Федька же сидел за рулем, словно каменный.