Боги и касты языческой Руси. Тайны Киевского Пятибожия - Лев Прозоров Страница 56

Несли «умершего» обыкновенно женщины и девушки, с громким плачем и воплями: «Не встанет он больше! Какой же он был хороший!» Шедшие вслед за «погребальной процессией» мужчины комментировали: «Баба не бреше! Вона знаеть, шо ий солодче меду!» и другими забористыми выражениями. Хоронил чучело Ярилы иногда старик.

Праздники Ярилы были рассредоточены по всей весне и первой половине лета. Причиной этому были христианские праздники пасхального цикла и связанные с ними посты, перепахавшие первую половину года, да простят меня христиане, как свинья огород. Впрочем, масштабы разрушений, как мне кажется, не столь велики, как полагает, например, Л.С. Клейн, видящий и в Масленице обряды, оттеснённые туда с… Купалы.

К таковым он относит, например, сожжение чучела Мары — Богини Зимы и Смерти, полагая, что изначально чучело всё же было мужским и обозначало Ярилу — точнее, Перуна, которого Клейн видит и за этим Языческим Божеством. Но в Индии, скажем, именно весной проводится ритуал утопления в речке изображений Кали — индоарийской Богини, которую можно рассматривать как соответствие Маре.

Впрочем, вернёмся к Яриле.

Если с обрядом его встречи всё более или менее ясно — двадцатые числа апреля — то срок его «похорон» смещался по календарю в разных местностях от Троицы до первого понедельника после Петрова поста (29 июня).

Петров пост, кстати, церковники когда-то ввели исключительно для того, чтоб «накрыть» им буйные празднества в честь Ярилы и Купалы. Вне Руси его не знали и не знают.

Любопытно, что на Вологодчине (почему-то только в ней) об этой стороне Петровского поста помнили, согласно сообщениям этнографов, до XIX века. Впрочем, сейчас дата празднества Ярилы установлена с удовлетворительной точностью.

И это снова заслуга Б.А. Рыбакова. Изучив календарные метки на кувшине из села Ромашки, на речке Рось, относящемся ко временам так называемой Черняховской культуры, [60]к iv веку, академик взял за точку отсчёта изображение колеса с шестью осями — уже известного нам громового символа, предположив, что это — Перунов день 20 июля.

Отсчитав от него двадцать семь дней-зарубок назад, Рыбаков обнаружил два косых креста — символ костров Купалы. Особо отмечена была дата 12 июля, когда Громовержцу выбирали жертвы.

После Перунова дня начинаются жатвы, и заканчиваются в тех краях, где лепили кувшин, седьмого числа августа месяца, что и отмечено на кувшине символическими изображениями двух серпов и снопов. Наконец, на делении, соответствовавшем 4 июня, учёный обнаружил обозначение деревца — и указал, что именно в этот день, по свидетельству A.M. Горького, в Нижнем Новгороде провожали Ярилу, завивая берёзку, и скатывали с горы огненное колесо.

В тот же день, в далеком Вольгасте, в земле поморян, ещё не ставшей германской Померанией, немецкие монахи проповедники Оттон из Бамберга и его спутник Сефрид видели «около четырёх тысяч человек, собравшихся со всей страны. Был какой-то праздник, и мы испугались (к сожалению, не до такой степени, чтобы покинуть славянские земли. — Л.П.), увидев, как безумный народ справлял его играми, сладострастными телодвижениями, песнями и громким криком».

Описание, чуть ли не дословно повторяющее отзывы отечественных церковников о праздненствах в честь Ярилы: «Женам же и девам плескание и плясание, и главам их накивание, устам их неприязненный клич и вопль, всескверные песни, бесовские угодия свершахуся, и хребтом их виляние, и ногам их скакание и топтание; [61]ту же есть мужем и отроком великое прелщение и падение, ту есть на женское и девическое шатание блудное им воззрение, такоже и женам мужатым беззаконное осквернение и девам растление».

Атмосфера таких празднеств великолепно передана замечательным русским поэтом Сергеем Городецким в цикле стихов «Ярь».

В стихотворении «Ярилу славят» описывается стоящий под деревом «дубовый Ярило на палке высокой», у подножия которого «две тёмные глыбы» — идолы Удраса и Барыбы, судя по контексту, воплощения оплодотворения, беременности («А ты, Барыба, оберемени, пустые дни прочь отгони»).

Являются ли эти божества поэтическим вымыслом автора или реальными местночтимыми спутниками-«прибогами» Ярилы на Псковщине, родине поэта, сказать затруднительно, но в целом вид — дубовая «палка» с утолщением- личиной наверху и две округлые «глыбы» у ее основания — достаточно откровенный.

Жрицы Ярилы поют ему гимн-призыв:

Ярила, Ярила,

Высокой Ярила,

Твои мы.

Яри нас, яри нас

Очим Конь в поле ярится,

Уж князь заярится,

Прискаче.

Прискаче, пойме

Любую.

Ярила, Ярила,

Ярую.

Ярила, Ярила,

Твоя я!

Яри мя, яри мя,

Очима сверкая!

Этот великолепный Языческий гимн, где «ярь»-вожделение скользит по грани «юра» — откровенной похоти (по созвучию с коим словом Юрий-Георгий и стал, очевидно, «заместителем» Ярилы в народном христианстве), не переступая её, пожалуй, не имеет подобий во всей русской литературе. Очень возможно, что Городецкий, известный своим вниманием к местному фольклору родного края, сам и наблюдал подобные обряды.

Впрочем, вернёмся к празднику, отмечавшемуся 4 июня поморянами. Праздник отмечался в честь Яровита (или Геровита — славянорусское «яр» немецкие авторы передают, как «гер»: «Герполт» — Ярополк, «Герецлейф» — Ярослав).

Жрец, ритуально «преображавшийся» в этого Бога, одевался в белое одеяние и венок и говорил: «Я — твой Бог. Я покрываю всходами поля и листьями леса. Плоды полей и деревьев, приплод скота и всё, что служит нуждам людей, в моей власти».

Другой же праздник Яровита приходился на двадцатые числа апреля — точно как белорусского Ярилы и общеславянского «Зелёного Юрия».

Атрибутами Яровита были также, кроме белого, как у белорусского Ярилы, коня, щит и копьё (вооружение скорее общинного ополченца, нежели профессионального воина-дружинника).