Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова Страница 55

Алексей не успел слова вымолвить, как Алина бросилась на него разъяренной кошкой. Он перехватил тонкие запястья, отвел руки, готовые до ран исцарапать его лицо, оттолкнул арестантку от себя. Она отлетела пушинкой в угол камеры, едва не упала. Взглянула на Орлова ненавидящим взглядом, а потом кинулась на кровать и глухо разрыдалась. Алексей ошеломленно смотрел на нее. Он не мог представить себе ее такой – измученной и исхудавшей, потерявшей немалую долю красоты, трогательно беспомощной и почти обезумевшей. Далеко остались Пиза и Ливорно, поляки и иезуиты, здесь была женщина, слабая, плачущая… Орлов шагнул к Алине. Она отпрянула.

– Не подходите! Ненавижу!

– Выслушайте меня… – начал Алексей по-немецки.

Она вновь вскочила и закричала, затопала ногами.

– Мне? Слушать вас?! Гнусный предатель! Пришли, граф, полюбоваться на дело ваших рук? Смотрите же – я умираю! Довольны теперь?

– Успокойтесь! – громкий голос Алехана покрыл ее истерические выкрики. – Поверьте, что ваши страдания вовсе не доставляют мне удовольствия. Я сожалею… Да, сожалею, что все так вышло. Осмелюсь лишь напомнить, что если я и стал причиной вашего несчастья… то не главной причиной. Вы сами ископали себя яму опасными и грязными интригами! Я или другой, но вы бы упали в эту яму рано или поздно. Непременно!

Алина смотрела на него с изумлением.

– Но вы… – пробормотала она, – вы… клялись мне в любви! Вы обещали… Я верила…

Ее плечи задрожали.

– Предатель!

– А скольким вы обещали, Алин? Как много мужчин верили вам? Скольких вы предали, унизили, втоптали в грязь? Вы и мне говорили о любви. Но сознайтесь хоть сейчас, что питали нежные чувства только лишь к моей эскадре! За эту эскадру вы продали мне себя. Вы никогда меня не любили, как ни клялись…

– Неправда! Я любила вас! – закричала Алина, и что-то трогательно-искреннее прозвучало вдруг в ее срывающемся голосе…

Орлов помолчал.

– Что ж, – продолжил после тягостной тишины, – пусть так. Я виноват перед вами во лжи. В чудовищной лжи, я понимаю это теперь. Но моя ложь – лишь продолжение вашей. Алин! Сколько же можно жить безумными мечтами? Вы молоды, перед вами могут открыться двери новой жизни, вы можете выйти отсюда. Доманский любит вас, он готов на что угодно, лишь бы вы стали его женой. Государыня согласна…

– Доманский – безмозглый идиот! – гневно прервала его Алина. – Да лучше я умру здесь, чем выйду за него замуж!

– Алин! Я пришел вас умолять, – ради вашего же блага! – покайтесь и откровенно ответьте на предлагаемые вам вопросы. Государыня милосердна, – она простит вас.

– Прощать меня? – возмутилась арестантка. – За что?

Орлов глядел на нее с горечью. Он все понял. Перед ним была женщина, которая как-то по-своему, совсем иначе, чем он или Екатерина, понимала, в какую авантюру ее впутали. Алексей почувствовал, что ненависть к этой женщине постепенно исчезает – остается лишь жалость. Щемящая и теперь уже совершенно бесполезная. Он упрямо повторил:

– Умоляю вас. Умоляю! Откройте ваше истинное происхождение. Расскажите откровенно, как вы решились ввязаться в такое невозможное дело.

– Не умоляйте меня! Я не желаю вас слушать! Я уже писала вашей царице и рассказала ей все, что могла.

«Безумная упрямица!» – подумал Орлов.

– Вы сами губите себя, – грустно произнес вслух.

Алина искоса глядела на него. Он стоял перед ней, мрачный и внешне бесстрастный, совершенно незнакомый Орлов, не тот, кем она увлеклась так пылко. И он не мог представить, что творится у нее в сердце. А в этом капризном непостоянном сердце ненависть разгоралась все сильнее, но… Странное дело, Алина чувствовала, как сквозь горячечный жар этой ненависти пробиваются прежние чувства. Ее вдруг безумно потянуло к нему. О, как не похож был сейчас граф Орлов на тех мужчин, что валялись у нее в ногах, целуя кончики туфель! Ему она сама готова была упасть в ноги и закричать: «Спаси меня, забери отсюда, тебе я готова быть даже рабой!»

Она всхлипнула. Подступил жестокий кашель. Алексей увидел, как с уголка побелевших губ стекает на точеный подбородок алая струйка. «Чахотка! – понял он. – Все, она погибла». Вытащив тонкий надушенный платок, Алексей бросился к Алине, но она вновь отпрянула:

– Не прикасайтесь ко мне!

И, обессилев, упала на кровать лицом вниз.

– О, – рыдала она, – как я ненавижу вас! И вы, мой палач, еще смеете читать мне нравоучения, словно занудный кюре!

– Да, – горько усмехнулся Орлов, – проповедник из меня плохой. Но я имею дерзость считать себя политиком. А политика, Алин, – не самое чистое дело. Вы ошиблись, ввязавшись в нее!..

До сих пор разговор шел на немецком языке, но после этих слов Алина длинно выругалась по-итальянски.

– И это говорите мне вы! Политика… Вы, которого я так любила! Чьего ребенка я ношу под сердцем!

– Что?! – Орлов побледнел. – Вы опять лжете?!

Алина приподнялась, подняла на него свои странные черные глаза и тихо, грустно усмехнулась…

Алексей молча развернулся и вышел.

* * *

– Она ничего мне не сказала, – докладывал возвратившийся в Москву Орлов Екатерине. – Она настолько привыкла менять имена и обличья, что, думаю, сама позабыла, как ее зовут, если только когда-нибудь знала.

– Что с тобой, Алексей Григорьевич? – вопросила вдруг императрица. – Побледнел, с лица спал. Будто что сделала с тобой эта тварь. Колдунья она и впрямь что ли?

– Ничего, – прошептал Алексей. – Гляжу я на тебя, государыня и думаю: все суета, все тлен… Что есть счастье? В чем оно? Были времена, не могла ты без нас, Орловых. Теперь, глянь, ни я не нужен, ни Гриша. Для чего все мы стараемся? Зачем мечемся? Хотел тебе послужить, Отечеству пользу принесть. Заманил в силки пташку и не жалел. А обернулось все…

– Ты в уме ли? – встревоженно разглядывала его Екатерина.

– Любила она меня часок, а я никогда не любил. Да и что есть любовь? Тот же тлен. Я, государыня-матушка, во всю свою жизнь одну любил, а она и не замечала.

– Замечала, – вдруг глухо отозвалась Екатерина.

Алехан вспыхнул, поднял голову. Но женщина перед ним была холодной и спокойной. Только красивые глаза взирали на Орлова сочувственно.

– Иди, друг мой, отдохни, – посоветовала она. – Устал ты. И богатыри устают. Забудь обо всем.

Алексей поднялся с места и раскланялся. Направился к двери. Царица провожала его взглядом.

В дверях Алексей обернулся, и жесткая усмешка вдруг скривила его красиво очерченные губы.

– А с бродяжкой вы уж помилосерднее, государыня! Она мне скоро дитя родит, неужто не ведаете? Себе возьму, сам воспитаю. Решение мое твердое!

И вышел.

* * *