Фридрих Вильгельм I - Вольфганг Фенор Страница 54

Но Фридрих Вильгельм и не претендовал на репутацию великого завоевателя. Мнение европейского окружения ничего для него не значило — в первую очередь его заботило собственное государственное хозяйство. Завоеваний надо добиваться в мирной жизни! И тем не менее король вынашивал один проект, чувствуя себя в полном праве выполнить его. Дом Гогенцоллернов имел исторически обоснованные притязания на два рейнских владения: графство Юлих в районе Аахена и герцогство Берг со столицей в Дюссельдорфе. Десятилетние попытки реализовать подобный проект растравляли — и чем дальше, тем больше — душу этого человека. Страстное желание короля присоединить рейнские владения переросло в самый настоящий психоз, и властителям европейских держав, прежде всего императору в Вене, это сильно действовало на нервы.

Германского императора Карла VI, бывшего на три года старше Фридриха Вильгельма и на два года раньше его взошедшего на трон, также терзала навязчивая идея, два десятилетия продержавшая Европу в страхе. Поскольку Карл VI не имел потомства мужского пола — в 1717 г. родилась дочь Карла VI Мария Терезия, позже знаменитая императрица, — его мучил страх, что Габсбурги, давшие миру уже шестнадцать германских императоров, после его смерти потеряют императорскую корону. Трон правителя «Священной Римской империи германской нации» не переходил по наследству. Нового императора курфюрсты германских княжеств избирали, и, согласно Золотой булле, править империей мог только мужчина. Лет десять Карл VI ломал голову над вопросом: как обеспечить императорскую корону будущему мужу своей дочери Марии Терезии, которая однажды должна была стать австрийской эрцгерцогиней и королевой Богемии, а также Венгрии? Наконец он пришел к идее «Прагматической санкции» — священного и нерушимого договора, который должны были подписать крупнейшие государства Европы. Прославленный воин императора, «победитель турок» принц Евгений пожал плечами и сказал, что лучшей гарантией исполнения «санкции» — по сути, всего лишь куска бумаги — будут полная казна и боеспособная армия. Но Карл VI упрямо стоял на своем: гарантий европейских держав габсбургской короне и дальнейшему существованию империи на все времена надо добиваться путем переговоров. Он изводил соседей требованиями признать «Прагматическую санкцию», а правительства иностранных держав только того и ждали: в один прекрасный день хлопоты императора по поводу короны доведут до большой драки и даже до распада империи.

Так начался великий дипломатический маскарад: игры вокруг «Прагматической санкции» с постоянными сменами костюмов, оговорками, заведомо невыполнимыми обещаниями и задними мыслями. Если бы подобная игра не довела до большого несчастья, задним числом она могла бы сойти за отличную комедию.

Шла эпоха договоров и постоянных вступлений в союзы. Нет, вооруженные конфликты вовсе не заменялись каторжной работой дипломатов: никогда войн не было так много, как в XVIII веке и во второй половине XX века, после 1945 г. Но изощренные дипломатические методики изобретались именно тогда. Государственные канцелярии без устали заключали договоры и расторгали их, давали согласие и нарушали слово, вступали, после долгих мелочных торгов, в союзы, но в результате интриг меняли их на другие. Высшей степенью дипломатического искусства считалось умение добиться с помощью альянсов своего и провести партнеров. Дипломатический маскарад продолжался целый век, до Французской революции 1789 г. и начала эпохи фанатичных и жестких идеологий. Монарх, не менявший союзы как перчатки, считался простофилей, набитым дураком. Коалиции непрерывно ковали, сталкивали и разводили: за карточным столом под названием «европейское равновесие» велась затейливая игра.

Все это представлялось Фридриху Вильгельму I чуждым миром, внушавшим ему досаду и страх. Король-солдат умел приказывать, считать, организовывать, а если приходилось — стучать кулаком по столу. К лицемерию, к искусному плетению интриг он совершенно не был способен. Часто находясь среди мнимых друзей, король вел себя беззлобно и открыто либо проявлял глубочайшее недоверие, если не мог понять сложные вещи или какого-нибудь пройдоху. То он поверял иностранцам факты, которые те больше ниоткуда не могли узнать, то во время переговоров, когда требовались открытость и хотя бы видимое доверие, погружался в злобное молчание. Представление о том, что политики без задних мыслей не бывает, до него никогда не доходило. Он совершал поступки спонтанно и эмоционально, в зависимости от симпатий и антипатий, по воле чувств, не понимая дипломатической стратегии. Когда ему наносил визит французский дипломат в парче, шелке и в парике с длинными локонами, элегантно расшаркиваясь перед ним и распространяя парфюмерный запах, король перемигивался со свитой, кашлял и плевался. Но если к нему неожиданно являлся представитель императора — не важно, по домашним ли делам Габсбургов он пришел или заводил речь о делах германской империи, — король крепко пожимал ему руку и дружески похлопывал его по плечу: он, Фридрих Вильгельм, был немецким монархом, человеком подлинно немецкого духа.

В высшей степени странное поведение, сильно навредившее Фридриху Вильгельму в Париже и не принесшее пользы в Вене, объяснялось его полным незнанием людей. Так он вел себя, как мы помним, еще в те времена, когда был кронпринцем. А став королем, разбираться в людях лучше не научился. Потому до самой смерти и не узнал, как плотно его окружали шпионы: все вокруг, от начальника первого департамента Генерального управления всемогущего генерала фон Грумбкова до камердинеров, придворных шутов и привратников, были подкуплены иностранцами. И даже послы при дворах иных держав находились на чужом содержании. Собственная жена короля, двое его старших детей, Вильгельмина и Фридрих, сотрудничали за его спиной с иностранными государствами. Одним словом, все происходящее при прусском дворе становилось известным загранице. Сведения о мыслях и делах Фридриха Вильгельма немедленно передавались и нагло использовались против него в международном маскараде.

Во всяком случае, король-солдат оказался в затруднительном положении, когда Карл VI со своей безумной «Прагматической санкцией» начал осаждать и его. В 1720 г. «Прагматическую санкцию» признали представители австрийских и богемских сословий, а в 1723 г. — венгерская знать. 6 декабря 1724 г. 37-летний император торжественно провозгласил «Прагматическую санкцию» вступившей в силу, а его дипломаты разлетелись по дворам разных держав с заданием склонить их к признанию этого документа. Пруссия, конечно, тоже оказалась в их числе.

И началась долгая и изнурительная борьба за перетягивание короля-солдата на свою сторону. В течение десяти лет после окончания Войны за испанское наследство расстановка сил в Европе кардинально менялась. Франция сейчас была заодно с Англией и против Австрии и Испании. Обе стороны усердно домогались союза с Пруссией. Венский император при этом требовал от Пруссии признать «Прагматическую санкцию». Франция и Англия желали, заключив союз с Пруссией, обратить его против Австрии.

Фридрих Вильгельм качался то в одну, то в другую сторону, но сделать выбор не мог. Французов, этих «щеголей» и «франтов», он не переносил. Но Англией правил его тесть Георг I; и Пруссия, и Англия были протестантскими державами. В пользу Карла VI говорило то, что он был монархом раздробленной империи немцев, а сердце короля-солдата болело за общегерманское дело. Возможно, выбор Фридриха Вильгельма смогла бы облегчить одна из сторон, поручившись за его наследственные права на Юлих и Берг. Но в Вене никто и не думал помогать «курфюрсту Бранденбургскому», и без того собравшему огромную страну, приобретать новые имперские области. А французы сами положили глаз на рейнские земли.