Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века - Павел Уваров Страница 54

Нет, отец мой, нечего и надеяться на сохранение достоинства, которое прежде было у адвокатского сословия, во всяком случае до тех пор, пока будет длиться действие этого прекрасного регламента ^[328].

Предписания регламента были отменены, но достоинство адвокатов по-прежнему умалялось. Изменение социальной конъюнктуры неминуемо вело к существенному понижению (avilissement) адвокатского статуса в эпоху Старого порядка. Объяснения конфликта и причин появления «Диалога…», предложенные М. Ярдени полвека назад, не устарели и лишь могут быть вписаны в более широкий социальный контекст. Так, сегодня очевидно, что упадок городских традиций и прежнего социального баланса городских элит сопровождался триумфом нового типа социального господства, основанного на гегемонии магистратов и иных владельцев королевских должностей, служащих укреплению монархии ^[329]. В следующем столетии за адвокатами прочно укрепляется приставка «мэтр», указывающая на их принадлежность к миру городских профессионалов, сами адвокаты перестают играть роль промежуточного слоя между миром дворян и миром простолюдинов — ротюрье, а адвокатский почетный эпитет «благородный человек» (noble homme), бывший в такой чести в XV–XVI веках, в период действия кольберовских комиссий по «проверке двoрянства» становится достаточным основанием для того, чтобы сомневаться в обоснованности претензий потомков адвокатов на дворянский статус ^[330].

И все-таки трактовка М. Ярдени нуждается в уточнении. «Диалог…» не только, а может быть и не столько отражает интересы адвокатов как социальной группы, сколько конструирует ее идентичность. Строго говоря, существование ordo advocatorum именно как особой социальной группы вначале было не очевидным. Паскье, предпринявший исторические разыскания, столкнулся с явными трудностями — адвокатов было много, но критерии, позволявшие отделить «своих» от «чужих», отсутствовали. Адвокаты не пытались обосновать свой особый статус по отношению к прочим судейским. Из подзабытого курса исторического материализма вспоминается оппозиция «класс в себе» и «класс для себя»…

Историки так и не могут определить численность адвокатов. В единственном из дошедших до нас парламентских матрикулов 1524 года записано 95 имен адвокатов. В парламентской забастовке 1602 года приняли участие 307 адвокатов (причем, возможно, не все присоединились к этому демаршу). Самым длинным был список адвокатов 1562 года, когда в связи с началом Религиозных войн от всех судейских потребовалась присяга на верность католическому Символу веры. Среди присягнувших упомянуты 403 адвоката. Однако и этот список не полон — помимо не явившихся явных или тайных сторонников гугенотов, многие отсутствовали по непонятным причинам. Нет в cписке, например, ни Этьена Паскье, ни Антуана Луазеля.

При этом внешние границы группы очертить было сложно — часть адвокатов регулярно вписывалась в матрикулы, активно выступала на процессах, часть выжидала, пока освободится место, часть просто числилась адвокатами, приискивая себе основные заработки на стороне. Одни славились как ораторы, другие составляли развернутые ученые консультации, третьи негласно давали практические советы клиентам. И наконец, получив должность, некоторые продолжали вести дела в качестве адвокатов. В речах и в текстах адвокатов часто подчеркивались их высокий статус и особая роль в обществе, но осознавали ли они себя в качестве отдельной группы, противостоящей «чужим» и «другим»?

Паскье и его собеседники пытаются определить пункт отсчета истории адвокатов Парижского парламента, найти фигуру их «отца-основателя», столь важную для коллективной памяти любой группы. Паскье как историк, владеющий критическим методом, одну за другой отбрасывает возможности поиска «предков» адвокатов у галлов, древних германцев, во времена Меровингов, Каролингов и первых Капетингов. Эпоха Филиппа II Августа и особенно Людовика Святого привлекает больше внимания у участников «Диалога…», но, хотя сам термин «адвокат» встречается в хрониках той эпохи, адвокаты отказываются считать их своими прямыми предшественниками. Резонно связав расцвет адвокатуры с упадком судебных поединков и прочих ордалий, собеседники приходят к выводу о важности обоснования парламента в Париже, в королевском дворце, ставшем Дворцом правосудия. Важнейшим моментом служит также составление первых регламентов парламентской курии. Поэтому время правления Филиппа Красивого, его детей и Филиппа Валуа рассматривается с большой дотошностью. Подробно Паскье останавливается на составлении королевского ответа на буллу папы Бонифация VIII, проявляя хорошее понимание «духа институтов» и истории юридических терминов. Один за другим им отметаются имена легистов, вошедшие затем в учебники истории, — Рауль де Прель, Гийом Ногаре, Пьер Дюбуа. Они были юристами, иногда исполняли функции адвокатов, но не были адвокатами парламента.

Первым, кого можно считать таковым, был, по мнению Паскье, Пьер де Кюиньер, свыше четверти века служивший королю Филиппу Валуа «для защиты прав короля и баронов от посягательств духовенства». Чтобы «удревнить» время начала деятельности «предка», связав его с героической эпохой противостояния Филиппа Красивого и римского папы Бонифация VIII, Луазель, обычно осторожный историк, делает смелое допущение: