Записки капитана флота - Василий Головнин Страница 54

Описание нового нашего жилища и содержания. – Причины, заставляющие нас уйти. – Г-н Мур остается непреклонным, становится нашим врагом и делается для нас еще опаснее прежнего. – Мы его обманываем и уходим.

Из замка пришли мы прямо в назначенный для нас дом, который находился против самых южных ворот крепости между валом и высоким утесом, под коим расположена средняя часть города. Стоял он посредине обширного двора, окруженного высокой деревянной стеной, с рогатками, наверху оной поставленными. Двор сей был разделен пополам также деревянной стеной: одна половина, ближняя к утесу, была назначена для нас, тут стояли три или четыре дерева и несколько пучков тростника, что все вместе японцы называли садом, когда показывали нам прелести нового жилища нашего, а лужу, в одном углу двора бывшую, именовали озером, находившейся же в ней куче грязи давали имя острова.

Сообщение с нашего двора, или сада (говоря согласно с японцами) на другой двор было посредством небольших ворот, которые всегда находились на замке. Они отпирались только тогда, когда начальник сангарских войск или их дежурный офицер приходили осматривать наш двор или когда нас водили гулять. Да еще по ночам, от захождения до восхождения солнца, каждые полчаса караульные наши ходили дозором и осматривали вокруг всего двора, а с другого двора ворота были на дорогу подле самого вала и запирались только на ночь.

Дом наш по направлению средней стены также был разделен пополам деревянной решеткой, так что одна его половина находилась на нашем дворе, а другая на другом: в первой из них были три комнаты, разделяющиеся между собою ширмами, а во второй за решетками в одной части содержали караул при одном офицере солдаты сангарского князя, которые могли сквозь решетку нас видеть. От них к нам была дверь, но всегда на замке, солдаты сии были вооружены, кроме саблей и кинжалов, ружьями и стрелами, и офицер их почти беспрестанно сидел у решетки, смотря в наши комнаты. Подле сей караульни, рядом с ней, также за решеткой, находилась небольшая каморка, в которой сидели посменно по два человека императорских солдат, коих настоящая караульня была за сей каморкой. Они также могли видеть все, что у нас делалось, притом от них к нам дверь только на ночь запиралась, но они и ночью по нескольку раз сначала к нам приходили, а днем бывали у нас очень часто. Далее же за комнатами караульных в том же доме находились горницы для работников, кухня и кладовая.

На нашей половине около дома была галерея, с которой мы могли через стену видеть к югу Сангарский пролив, противоположный берег Японии и мачты судов, стоящих у берега, а в щели стен видели и самые суда и еще одну часть города; к северу же видна была крепость и горы Матсмайские.

Город Матсмай стоит при большом открытом заливе и не имеет никакой гавани, но японские суда затягиваются к самому берегу и стоят за грядами каменьев, которые, останавливая волны, служат им защитой. В некоторых местах, по уверению японцев, глубина в малую воду простирается до 4 сажен, следовательно, достаточна для больших европейских коммерческих судов.

Теперь жилище наше во многих отношениях переменилось к лучшему, мы могли по крайней мере наслаждаться зрением неба, светил небесных и разных земных предметов, также свободно прохаживаться по двору и пользоваться прохладой ветров и чистым, не вонючим воздухом. Сих выгод прежде мы не имели, а сверх того, и пищу стали нам давать против прежнего несравненно лучшую. Но все это нас нимало не могло утешать, когда только мы вспоминали о последних словах буньиоса: он нам советовал жить с японцами как с братьями и соотечественниками, а о России не упомянул ни слова, чего никогда не случалось. Прежде, бывало, во всяком случае, расставаясь с нами, утешал он нас обещанием ходатайствовать по нашему делу и обнадеживал, что мы будем возвращены в свое отечество, а ныне уже и это перестал говорить, советуя нам японцев почитать своими соотечественниками. Что же это значило, как не то, что мы должны водвориться в Японии, а о России более не помышлять? Но мы тогда же решились и внутренне поклялись, что этому не бывать, и во что бы то ни стало, но мы должны или силой отбиться у японцев и уехать, буде лодка нам попадется на берегу, или потихоньку уйти ночью и завладеть судном. Впрочем, все мы, кроме господина Мура, единодушно положили: лучше умереть, но в Японии на всю жизнь не оставаться.

Японские чиновники и переводчики наши, по обыкновению своему пришедшие нас поздравлять с переменою нашего состояния, тотчас приметили, что дом не произвел над нами ожидаемого ими действия и что мы так же невеселы, как и прежде были, почему и сказали нам: «Мы видим, что перемена вашего состояния не может вас радовать и что вы только и помышляете о возвращении в свое отечество, но как правительство японское ни на что еще не решилось в рассуждении вас, то губернатор нынешним летом по прибытии своем в столицу употребит все средства и зависящие от него способы склонить свое правительство дать вам свободу и отправить в Россию».

О намерении губернатора стараться в нашу пользу Теске неоднократно нам говорил и однажды, рассказывая, сколь много губернатор нам доброжелательствует и как хорошо он к нам расположен, открыл такое обстоятельство, которое понудило нас непременно до наступления лета уйти. Теске нам сказал, что на сих днях губернатор получил из столицы повеление, которое он при нем распечатал, но, прочитав, выронил из рук и в изумлении и печали повесил голову. Когда же он спросил его о причине сего, то губернатор отвечал, что правительство не уважило его представления, коим испрашивал он позволение, буде русские корабли придут к здешним берегам, снестись и объясниться с ними дружески о существующих обстоятельствах.