Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси - Василий Седугин Страница 54

– Забирайте эту чертову девку и тащите в подвал! И остальных тоже заприте и сторожите на совесть! Я покажу, как руки заламывать князю!

Когда Росаву увели, он тяжело опустился на кресло, проговорил Глебу, стоявшему перед ним:

– Садись, что как столб воротный торчишь перед глазами. Давай выпьем.

Глеб присел и стал молча глядеть на брата. Он тоже ненавидел Росаву, понимал, что от нее им грозит беда, но в то же время своим рассудочным умом прикинул, что нельзя применять насилие над княгиней, которая после победы над новгородцами неожиданно приобрела большое уважение и влияние в народе. К тому же за ее спиной стоял муж. Пусть недалекий, неполноценный, но любящий ее, и от него можно было ожидать самого непредсказуемого. Лучший выход из создавшегося положения он видел в спокойном разговоре с Росавой, где было можно бы покаяться, пообещать строгое подчинение полоцкой власти, ну а там, как говорится, поживем – увидим...

Поэтому он сказал:

– Зря ты, брат, так сурово поступил с княгиней. Михаил любит ее и не простит грубого обращения.

– Никакая она не княгиня! Сколько раз я тебе говорил: она обыкновенная уличная девка, которая оболтала нашего глупого племянничка. И этому надо положить конец!

– И как ты поступишь с ней дальше?

– Очень просто! Вздерну на перекладине – и делу конец!

– Ты не имеешь права. Согласно «Русской правде», смертная казнь на Руси отменена. Самое страшное наказание – «поток и разграбление».

– Знаю! Но для нее это не подходит. Не могу я и отобрать у нее имущество, и продать в рабство!

– Вот то-то и оно! Штраф ты тоже не имеешь права наложить. Так что придется отпустить.

– Ни за что! Сейчас же прикажу накинуть ей на шею удавку, а потом без хлопот зароем где-нибудь на окраине города.

– Знаешь, брат, что я еще тебе скажу...

– Ну скажи. Только все равно я сделаю по-своему!

– Когда я видел Росаву во время военного похода, то показалось, что она беременна.

– Ну и что?

– Как что? Если ты задушишь ее, то убьешь сразу две жизни. Погубишь не только Росаву, но и ее дитя, то есть невинную душу. А этого Бог никогда не простит. На том свете гореть тебе в вечном огне!

– Не стращай!

– Я не стращаю. Но ты и сам знаешь не хуже меня, что убийство дитя – непрощенный грех!

Давыд на некоторое время задумался, потом буркнул под нос:

– Ладно. Пусть посидит в подвале, а потом посмотрим. Но все равно живой из рук я ее не выпушу! Или я, или она – другого не дано! Давай выпьем.

Весть об усвятских событиях в Полоцк принес один из дружинников Росавы, которому чудом удалось выскользнуть из рук Давыдовых воинов. Он вбежал в горницу князя, запричитал громким голосом:

– Ох, князь, ох, отец ты наш! Пленили нашу княгиню, захватили голубоньку проклятые Давыдовы люди! Заломили ей белы рученьки, связали быстры ноженьки! Точат мечи булатные, готовят ножи острые, хотят ее зарезати!

Страшно закричав, Михаил вскочил с кресла, в чем был выбежал во двор, запрыгнул на коня и помчался по дороге на Усвят. Следом за ним, вразброд, отдельными группами попылили часть слуг, приближенные, некоторые дружинники.

Едва не загнав скакуна, поздно вечером князь прибыл в Усвят. Сразу бросился в княжеский терем, нашел спящего Давыда, упал у его кровати, стал говорить, заливаясь слезами:

– Давыд, милый, дорогой! Дядя родненький мой! Отдай мне мою Росавушку, верни мою ненаглядную! Я жить без нее не могу! А я тебе за нее все, что ни попросишь, отдам! Хоть полкняжества, хоть все владение подарю! Ничего не жалко! Только отпусти мою Росавушку!

Давыд заворочался в кровати, открыл глаза и пьяным, непонимающим взглядом уставился на Михаила. Тот улыбнулся, стал гладить его руку, приговаривая:

– Вот и хорошо, вот и ладненько. Только скажи людям, чтобы освободили Росавушку.

Как видно, Давыд не понял, кто перед ним, потому что грубо оттолкнул князя и проговорил: «Чего спать мешаешь? Поди прочь!», повернулся лицом к стене и захрапел.

Поняв, что его не разбудить, Михаил некоторое время сидел на полу, тупо уставившись в угол, а потом встал и решительно направился к выходу. Выйдя на улицу, он прихватил валявшуюся возле крыльца палку, стал подходить к каждому дому, стучать в дверь. Когда выходили хозяева, низко кланялся и говорил, обливаясь слезами:

– Я князь ваш Михаил. Прошу помочь мне освободить жену мою Росавушку. Давыд хочет сгубить ее, бедняжечку!

Из домов стал выходить народ, пошел за князем. Скоро собралась большая толпа. Народ стал кричать:

– Веди нас, князь!

– Мы за тобой куда угодно пойдем!

– Ты у нас самый добрый, мы за тебя умереть готовы!

Михаил повернулся лицом к толпе, спросил:

– Кто знает, куда заперли княгиню?

– Я знаю, – ответил один из жителей. – В подвале она. Я смогу провести.

– Веди нас, миленький! Веди нас скорее! – проговорил князь.

Толпа хлынула за провожатым. Скоро все оказались перед большим домом. Верхняя часть его была сложена из дерева, а нижняя из кирпича, с железной дверью, запертой на висячий замок.

– Лом тащите! Молот давайте! – закричали в толпе.

Скоро было и то, и другое. Послышались глухие удары, замок отлетел в сторону. Первым в подвал вошел Михаил, стал шарить в темноте приговаривая:

– Росавушка! Откликнись, Росавушка!

– Здесь я, – слабым голосом ответила она.

И тогда он нашел ее. Подхватил на руки и вынес наружу. Там услужливые руки разрезали на ней веревку. Князь, кланяясь во все четыре стороны, говорил со слезами на глазах:

– Спасибо вам, люди добрые! Спасибо, что спасли мою Росавушку! Век не забуду вашей доброты.

После этого посадил супругу на коня, осмотрел молча стоявших перед ним подданных и сказал умиротворенным голосом:

– А князей Давыда и Глеба не трогайте. Бог им судья. Пусть живут спокойно. Вражда порождает вражду, а за пролитую кровь придется платить еще большей кровью.

Он тронул поводья коня и медленно поехал по полоцкой дороге.