Главный финансист Третьего рейха. Признание старого лиса. 1923-1948 - Яльмар Шахт Страница 52

Летом 1923 года инфляционное бедствие Германии достигло кульминации. Пять лет после окончания Первой мировой войны в Германии свирепствовала лихорадка, которая угрожала подорвать остаток ее сил. Беспорядки возникали в разных районах Саксонии, Тюрингии и Баварии. На юге разглагольствовал Гитлер. В Саксонии коалиционное правительство коммунистов и социал-демократов Цайгнера дало волю красному террору. В Гамбурге уличные столкновения продолжались весь день, погибли шестьдесят пять человек. Неумолимо росла опасность коммунистического переворота.

Я счел своим долгом увезти свою семью из этого гиблого места и устроить ее в Швейцарии, так чтобы мне не мешали работать размышления о том, затянет ли меня в этот водоворот или нет. Поэтому я предоставил своим детям возможность усовершенствовать свои знания французского языка. Тринадцатилетнего сына определили учиться в школу Лозанны, а двадцатилетняя дочь прервала свои занятия в Гейдельберге, чтобы продолжить их в университете Лозанны.

Все сходились во мнении, что коммунистическую угрозу можно было отвратить лишь при условии окончания борьбы против французской оккупации Рура (это было главной причиной быстрого роста инфляции) и стабилизации марки. В течение трех лет обсуждался широкий спектр различных планов стабилизации без достижения какого-либо определенного решения. Кабинет Штреземана решил наконец прекратить споры вокруг Рура и сосредоточиться на усилиях по стабилизации валюты.

Не следует преуменьшать заслуги Штреземана в политике летом 1923 года. Он не тратил времени на теоретизирование. Его цель состояла в создании такого положения во внутренних делах, которое обеспечит поддержку стабилизации достаточного большинства населения. Более того, ему удалось возбудить интерес западных союзников и привлечь их к сотрудничеству в деле упорядочения финансовых и экономических дел в Германии. Это сотрудничество привело к формированию группы международных экспертов в январе 1924 года, известной под названием «комитет Дауэса».

Успех зависел от возможности достижения союза правых и левых в проведении единой монетарной политики. В этой связи правые политики, которые имели особенно прочные связи с сельским хозяйством, сыграли выдающуюся роль.

До сих пор сельское хозяйство извлекало значительные выгоды из инфляции, пока она давала возможность фермерам оплачивать свои долги девальвированной валютой, потому что немецкий закон придерживался принципа равенства марок. Это означало, что долги, набранные в золотых марках, могли погашаться равным количеством деноминированных бумажных марок. Кроме того, сельскохозяйственное сообщество использовало свои бумажные марки для закупки возможно большего количества разнообразного полезного оборудования и мебели, равно как и многих бесполезных вещей. Это был период, когда рояли можно было обнаружить во многих домах, обитатели которых отнюдь не отличались любовью к музыке.

Аграрные круги считали себя хозяевами в сложившейся обстановке, хотя с политической точки зрения они не поддерживали Штреземана, который придерживался в рейхстаге либерального направления. Но Штреземан знал, как приручить их.

Он дал свое благословение плану реформы валюты, выдвинутому членом консервативной партии немецких националистов Гельфферихом. Этот план предусматривал введение так называемой ржаной марки (Roggenmark). Несколько больших предприятий уже придумали и приняли идею выпуска облигаций, оплачиваемых не дензнаками, но их подобием (тонной угля, центнером поташа). Гельфферих пошел дальше: он выпустил талоны стоимостью в 100 марок, которые оплачивались определенным весом ржи и оставались в силе при условии обеспечения этим весом. Это, разумеется, нельзя было назвать стабильной валютой, поскольку цена ржи изменялась в зависимости от уровня потребления и урожая, но различие в стоимости удерживалось в рамках высокой и низкой цен на рожь.

Гельфферих старался использовать план введения ржаной марки в интересах своей партии, вверяя выпуск таких талонов не Имперскому, но Центральному банку, вскоре учрежденному. Это учреждение пользовалось предпочтением большей частью аграрных групп. Легко понять, что эти группы приобрели сильное влияние на германскую экономику.

Естественно, данная идея встретила бурный протест со стороны левых сил. После многочисленных споров достигли компромисса в форме так называемой рентной марки (Rentenmark). Теоретически рентная марка равнялась золотой марке, но обеспечивалась она закладными на земельную собственность, так что любая сумма в рентных марках могла обмениваться в любое время на аналогичную сумму в ипотечных облигациях. Даже это, очевидно, не гарантировало стабильность стоимости, поскольку такая ипотечная облигация вызывала только колебания цен на фондовой бирже. Между тем надо было что-то делать.

Под давлением этого «надо» Штреземану удалось добиться большинства в рейхстаге в две трети, которое обеспечило правительству полную свободу принимать те решения в монетарной политике, которые оно считало нужными. Таким образом, использование рентной марки стало законом. Основали особый Рентный банк, но Имперский банк тоже выступил на арену, поскольку распределение и кредитование рентных марок было поручено его совету управляющих. Такой была обстановка, когда меня призвали осуществлять денежную реформу на практике.

Утром 12 ноября 1923 года меня вызвал на срочную беседу министр финансов доктор Лютер. Он представлял собой первоклассного администратора. Перед тем как возглавить министерство финансов, он был мэром Эссена и образцово выполнял свои функции. Он также полностью соответствовал своему посту министра финансов, но не чувствовал себя способным справиться с задачей реформирования национальной валюты и искал специалиста в этой сфере.

Совет управляющих нашего банка обслуживал энергичный комиссионер по имени Мюссигбродт (Miissigbrodt в переводе с немецкого «праздный хлеб»). Благодаря своему рвению и активности он заслужил негласное прозвище «старый хлопотун». Желая помочь мне, он спросил:

— Вам нужна, герр, ваша красная сумка?

Красная сумка представляла собой кожаный портфель, который я брал с собой во все поездки и на все конференции. В нем лежали разного рода документы и другие бумаги, которые могли мне понадобиться. В этот раз, однако, портфель мне не понадобился. Я покачал головой:

— Спасибо, Мюссигбродт, сегодня обойдусь без красной сумки.