58-я. Неизъятое - Анна Артемьева Страница 52
58-я. Неизъятое - Анна Артемьева читать онлайн бесплатно
Олег успел жениться, у него родились два сына. А что, имел право! Что ему, из лагеря меня ждать? А я бы, наверное, ждала…
Стыдно говорить, но сестра ведь тоже от меня отказалась. Пошла в КГБ и написала отказ. Мама мне так и сказала: «А что, ты хотела, чтобы и Элечку посадили?»
Как меня могли оправдать, если от меня уже все отказались…
Знаете, как Солженицын про меня написал? «Ну, какой товар привезли?» — спросил покупатель на Бутырском вокзале, рассматривая по статьям семнадцатилетнюю Иру Калину».
Мне 21 год был, остальное правда. Я до сих пор его помню. Он единственный, кто пожалел меня по-человечески. Подошел и сказал: «Это будет недолго, вы не огорчайтесь».
Пока меня везли в лагерь, я писала письма и бросала в щелку вагона. Писала и бросала, писала и бросала… Все письма люди передали, ни одно не пропало.
* * *
Плакала я только ночью, чтобы не видели. Знаете, что страшно? Выброшенность. Из семьи, из Москвы. Ты не знаешь, что с тобой будет, твоя жизнь тебе не принадлежит, ты всеми презираемый человек.
Тяжелое воспоминание — эта зависть женская: что я живу в Москве, что у меня маленький срок. Что я молодая, я еще выйду на свободу, что я художница. Интеллигенцию не любили, сидели-то в основном крестьяночки.
В лагере меня сначала хотели сделать художником, чтобы я писала всякие воззвания. Когда приезжаешь, сидишь в карантине. Я все это время делала медвежат. Мне принесут кусочек меха, я сделаю медвежоночка, приходит какой-нибудь генерал из охраны, сразу — хвать для своих детей. И радуется!
И вот вызывает меня начальник и говорит: чтобы быть художником, надо стучать. Я сказала: я на свободе этим не занималась, а здесь — тем более. И отказалась. Его это очень изумило.
Зато начальник режима Лебедев хорошо ко мне относился. Ему хотелось каких-то отношений. Но им же тоже нельзя, за это дают восемь лет!
И вот посадит меня в карцер, приходит, садится рядом, гладит меня по ножкам — не подумайте, не похабно — и говорит: «Наверное, будь вы на свободе, вы бы со мной даже не поздоровались»…
* * *
Повезли меня в какой-то лагерь. Пришел дядька — не знаю, кто — раздел меня, повалил на лавку и начал целовать в грудь. Мне стоило больших сил вывернуться. Совсем насиловать он не хотел, а я — ни в какую. А для чего им, чтобы у них тут сидела девушка? Лучше иметь наложницу. Меня хотел получить начальник режима, начальник лагеря… Женщины особо не сопротивлялись, многие свой орган называли «моя кормилица». Даже подбивали меня: «Нечего кормилицу просто так держать». Но я не могла.
Ирина Калина после освобождения. Москва, 1960-е
Выжила я, конечно, благодаря Богу. Все к тому было, чтобы я умерла.
Мы без конца что-то рыли, какие-то траншеи. Такие жуткие работы! Мужчина бы не смог это делать!
Одно время мы рыли котлован. Очень глубокий, грунт — как камень. Его нужно было выбрасывать наружу метра на два — выше себя! — у меня вообще не было сил этого делать. За это бригадирша — красивая такая — давала мне карцер. Или сажала под вышку, такое было наказание. Надо было сидеть по стойке «смирно», не двигаться. Или лишали еды. Я была очень истощена, даже фурункулы от голода были. Я была в отчаянии. Все время думала: «Пусть меня здесь засыплет». Потом вспоминала маму — как она будет? Только это и останавливало.
* * *
Потом приехал такой Бакиев, начальник. Он меня спас.
Я его изумила — изумило, что есть такой человек, как я. Он был, наверное, из Москвы. Красивый. Прекрасно образован. Интеллигентнейший, приятнейший. Он ко мне относился не как к заключенной, а как к женщине. Стал вызывать меня просто так. Говорил о литературе, музыке… И всегда спрашивал: «Вам стало хоть немножечко легче?» Я говорила: «Да».
Потом сделал меня нормировщицей и сказал самой выбрать себе бригаду…
Вы знаете, ненависти к КГБ у меня нет. «Они уничтожили моего отца, они виноваты» — этого у меня нет. Это не они. Это государство. Они ко мне плохо не относились. Меня не били, матом не говорили. В Москве я потом думала: вдруг встречу Бакиева? Я бы хотела его встретить.
Я очень нравилась мужчинам. Моя мама считала, это внутреннее, такой сексапил.
Я очень хорошо одевалась. У меня был туалет один такой — как молодая березка, светло-светло-белый. На груди — маленький букетик фиалок и такая же светло-лиловая шляпа. Просто, как говорят, отпад. А в чем мы на работу ходили? Тяжелый бушлат: старый, прокуренный, с дырками. Такие же брюки и ушанка. Но я всегда мыла лицо, причесывалась. У меня всегда был человеческий вид, мне неприятно было бы выглядеть… павшей.
* * *
В лагере были такие… лесбиянки. Они страшно держались друг друга, но когда про них узнавали, сразу разделяли, для них это была огромная травма. Одна лесбиянка меня выбрала и предложила мне свою любовь. Довольно приятную, я даже не ожидала. Но я так испугалась, решила: боже мой! Я никогда потом не буду увлекаться мужчинами, мне никто никогда не понравится! И сама отказалась, для этого очень большая сила воли была нужна.
* * *
Надзиратели разные были. Одни часто делали «срочные проверки» — ночью врывались в барак со шмоном, чтобы увидеть нас обнаженными.
Но когда меня держали на пересыльной тюрьме, пришел солдатик какой-то, снял свою шинель, постелил и говорит: «Вы поспите пока. Когда за вами придут — я вас разбужу».
* * *
Когда Сталин умер, я одна только вышла, у остальных сроки большие были. И когда открыли лагерные ворота… ой, как тяжело! Все женщины закричали, заплакали. Такое тяжелое чувство: ты выходишь, а все остаются и кричат, кричат…
Мне говорили на следствии: вы должны ненавидеть советскую власть, потому что она уничтожила вашего отца. А я и сейчас ее не ненавижу. Во-первых, я об этом не думаю, а во-вторых — что я могу изменить? Только ужасно жаль папу…
О политике я не задумывалась. На всю жизнь у меня отбили желание о политике думать. А страх остался. И сейчас, да. Репрессированные ведь — первые на арест. Но я не боюсь. После лагеря мне ни холод не страшен, ни голод. Недавно руку сломала — так у врача даже не вскрикнула, нет у меня такой привычки.
Людям за их страдания дается долгая жизнь, а особенно она дается репрессированным. Судьбе как будто становится неудобно, и она хочет что-то хорошее сделать.
Иногда ложусь спать и думаю: сколько мне небо дает за то, что я с поднятой головой и с честью прошла жизненный путь. А вообще… я так дорого заплатила за свою жизнь. Словно кто-то лишил меня жизни. Это же выброшенная жизнь.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments