Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью - Василий Седугин Страница 52

– Как девочки? – спросил он. – Не болели без меня?

– Здоровенькие растут. Настасья ходить начинает.

Настасья была младшенькой, любимицей Андрея. Если первая, Аксинья, была вылитая мать, то Настасья пошла в отца. Лицо ее было диковато-красивым: раскосые глаза широкого разреза, носик маленький, аккуратненький, а волосы темные, густые. Андрей души не чаял в этом удивительном создании.

Верхуслава не стала расспрашивать о походе, а помыла мужа в бане, поставила на стол его любимую еду. Только как бы нехотя пожаловалась:

– Что-то боярыни меня стали реже посещать. Скучно одной.

Андрей и сам чувствовал отчуждение со стороны некоторых бояр, понимал их причину, но в душе все же надеялся, что им тоже дороги интересы Суздальской земли и понимают они, что не ради своего возвеличивания поднимает он ратных людей, а старается на благо родной земли. Как можно терпеть, когда открыта граница с Новгородской землей и в любое время могут вторгнуться войска противника? Как можно допустить, чтобы булгары вконец порушили торговлю русских купцов на Волге? Неудачи? А у кого их не бывает, когда случаются войны? Разве батюшка его, Юрий Долгорукий, не проигрывал битвы и сражения в борьбе за Киев? И кто из прежних князей не испытывал горечь поражения? Только великий Мономах, его дед, мог этим похвалиться… Нет, делает он все правильно. Сидеть на месте и глядеть, как растаскивают твои земли, как ущемляют интересы жителей страны, когда он имеет такие мощные вооруженные силы и несметные богатства, будет преступлением.

– Жалуются боярыни, что я их мужей от мирных дел отрываю? – принимаясь за шти, спросил он.

– А как же! Какой женщине нравится, когда муж на войну идет? Ведь может и не вернуться…

– Такое наше мужское дело.

– Жидиславичиха в последнее время что-то очень ласковой стала. Прямо стелется передо мной. С чего бы это?

– От нрава своего. Такой она родилась. Любят некоторые подлизываться да подлащиваться. В крови у них это. Вот она, видно, из таких.

– Как понять?

Беспокойство Верхуславы было не случайным. Воевода в разговоре с женой наказывал побольше расспрашивать и узнавать, как живет князь, какие у него привычки, что он любит, чем занимается дома. Он еще не знал точно, для чего это нужно, а действовал, больше руководствуясь чутьем, что это когда-нибудь ему понадобится.

Вскоре после похода Жидиславича повстречал Федор. Спросил:

– Говорят, воевода, что в булгарском походе бояре строптиво вели себя?

– Кто тебе мог такое сказать?

– Слухом земля полнится.

Жидиславич немного подумал, ответил:

– Строптивости особой не замечал, а вот желания воевать не наблюдалось совсем.

– И что говорили бояре по этому поводу?

– Да разное говорят. Только думаю я, что, прежде чем упасть, соломку надо подстелить.

– И где лежит, по-твоему, воевода, та соломка?

Жидиславич прищурил правый глаз, видно, что-то прикидывая в уме, потом ответил:

– В Рязани. Там надо искать.

И ушел.

Стал размышлять Федор над сказанным Жидиславичем. В Рязани правил князь Глеб. Он являлся родственником Андрея, был женат на его племяннице. Известно было в боярских кругах, что тяготился он зависимостью от Владимира и стремился к полной самостоятельности. Еще в далеком 1154 году по приказу отца пытался было Андрей со своей дружиной привести его к покорности, но был разбит и, как сообщает летопись, «бежал об одном сапоге». В следующем, 1155 году рязанский князь заключает союз со смоленским князем Ростиславом Мстиславичем и вновь успешно противостоит Суздалю. Но с приходом на самостоятельное княжение Андрея все круто меняется. Тяжелую руку накладывает он на Рязань, и с 1160 года во всех походах суздальцев принимают участие и рязанские войска. Ходить-то Глеб ходил, но смирил ли он свою гордыню? Едва ли. Федор не раз видел Глеба, высокого, поджарого, с властным взглядом холодно блестевших глаз и плотно сжатыми тонкими губами. Наверняка он мечтает об отделении от Владимира, чтобы быть хозяином и ни от кого не зависеть. Вот кто может поддержать их в ответственный момент, кто обеспечит им безопасность в случае устранения Андрея. А то, что нужно свергнуть ненавистного самовластца, он, Федор, не прекращал думать с того самого времени, когда отнял князь у него Верхуславу. Но он не спешил. Главное было нащупать недовольных князем людей и держать с ними связь, не привлекая к себе внимания. Удачей считал Федор свои разговоры с Жидиславичем. Пусть осторожный воевода и не станет участвовать в заговоре, но даже небольшая поддержка столь влиятельного человека будет много значить.

И Федор отправился в Рязань. Для вида нагрузил целую подводу пушнины, которая у него залежалась и которую якобы обещали у него купить тамошние купцы. Пушнину он действительно сбыл почти за бесценок, но, главное, сумел повидаться с князем Глебом. Осторожно и издали начал свой разговор Федор, знал, что в случае чего может поплатиться головой. Сначала рассказал о настроениях суздальского боярства, потом перешел на стремление Андрея стать самовластцем Руси, править, не считаясь ни с чьим мнением, ни со сложившимися обычаями в стране.

– Исстари народ выражал свои взгляды на вече, – говорил он, вглядываясь в непроницаемое лицо Глеба. – Собирались народные собрания часто, по первому требованию. А теперь люди стали забывать, что это такое – вече. Да и Боярскую думу стал Андрей обходить вниманием. Не помню, когда мы сходились в последний раз.

– А как бояре – выражают свое недовольство или больше по углам шепчутся?

Понял Федор смысл этого вопроса: сорганизовались ли бояре, чтобы столкнуть Андрея с власти, или только в мыслях держат намерения?

– Брюзжат кое-где, на этом пока все и кончается.

– Что ж, – заключил князь, – когда дело прояснится, приезжай ко мне. Мне интересно узнать, чем живет и дышит соседнее княжество.

Вдохновленный уезжал Федор из Рязани. Еще один сильный человек поддерживает его замыслы! Главное, начать, а там, смотришь, и до серьезного дела дойдет!