Александр II - Александр Яковлев Страница 50

Александр Николаевич в последние годы жизни отца приобщался к вопросам внутренней политики, но от политики внешней был далек, да и особого интереса к ней не испытывал. Теперь же он должен был не просто вступить на чуждую ему стезю, но и сразу начать действовать. Между тем в его характере недоставало не столько энергии, сколько, по мнению большинства современников, решительности и – недоверчивости, столь очевидных у Николая Павловича.

20 декабря 1855 года на совещание в Зимнем дворце собрались все лучшие умы минувшего царствования: канцлер Нессельроде, граф Киселев, граф Алексей Орлов, князь М.С. Воронцов, граф Блудов. Александр поставил на обсуждение вопрос о принятии в качестве прелиминарных условий пяти пунктов, предложенных Австрией, после чего было возможно начать мирные переговоры. Кроме пунктов о нейтрализации Черного моря, об отказе России от права исключительного протектората над Молдавией и Валахией, о свободе плавания по Дунаю, о согласии России на коллективное покровительство всех великих держав живущим в Турции христианам и христианским церквам, по настоянию Англии и Австрии возник пятый пункт – умышленно неясный, в котором утверждалось право противников России возбуждать новые вопросы и выдвигать новые претензии «в интересах прочности мира».

Александр сказал о том, что не было для большинства присутствующих тайной: с осени начались в Вене переговоры между русским послом А.М. Горчаковым и графом Морни. Таким образом, на стороне России к началу мирного урегулирования оказывалась Франция.

Почтенным сановникам было известно, что сам царь склоняется к скорейшему заключению мира. Нессельроде первым высказался за принятие четырех пунктов, от пятого же следовало, по его мнению, отказаться. Киселев вполне присоединился к мнению канцлера, указав, что продолжение войны может подорвать финансы и хозяйство империи.

Орлов и Воронцов менее решительно, но поддержали это мнение. Граф Блудов с жаром высказался против всяких уступок. Он считал возможным при должной настойчивости разгромить всех врагов России, дабы объединить славянский мир под русским двуглавым орлом. Кстати, за стенами Зимнего он не был одинок.

Общественное мнение в России было настроено резко против принятия унизительных пунктов, что называлось «согласием на требования разбойников». Московский профессор Сергей Михайлович Соловьев считал, что падение Севастополя значило не более чем падение Москвы в 1812 году, и тут-то и следовало всем миром навалиться на врагов и выиграть войну, отдав Европе право распоряжаться турецкими делами. В Английском клубе и в частных домах обсуждали возможный ход вещей и полагали, что нельзя нам уступать ни Дунайского устья, ни тем более черноморского флота. Поскольку этого требует Англия, нам надо сблизиться с Францией, пообещав ей в Европе все, чего пожелает.

Историк Михаил Погодин громогласно заявлял, что падение большого колокола с Ивана Великого в день восшествия на престол Александра Николаевича именно и есть знак нашей близкой победы над врагами: колокол этот ранее упал 9 октября 1812 года, когда французы оставили Москву.

Патриотический накал был велик и на берегах Невы. Анна Тютчева рассказала Марии Александровне, как в русском театре, где давали «Дмитрия Донского», сочинение Кукольника, при словах «Ах, лучше смерть в бою, чем мир принять бесчестный!» вся зала разразилась громом рукоплесканий и кликами, так что представление было прервано. Александру Николаевичу об этом же доложил граф Орлов, остававшийся начальником III Отделения. Он предложил арестовать вожаков возмутительной демонстрации.

– За что бы вы их арестовали? – раздраженно спросил царь. – Разве только за то, что они пошли в театр в такое тяжелое время?

Александр Николаевич чувствовал горькое бессилие, догадываясь, какую чашу ему придется испить. Актера в «Дмитрии Донском», советовавшего заключить мир, освистали…

…Блудов говорил долго, азартно рисуя блестящие перспективы.

Орлов грубовато прервал его речь:

– Мы, ваше сиятельство, собрались не затем, чтобы выслушивать сравнения и фразы, не имеющие сейчас ровно никакого значения. Вопрос простой: воевать или кончать войну?

Блудов, поперхнувшись, замолчал.

Собравшиеся в кабинете знали, что вплоть до последнего времени сам Александр считал необходимым продолжение войны до полной победы. В конце минувшего года он распорядился о новом наборе в армию и созыве ополчения. М.Д. Горчаков в приказе по Крымской армии после падения Севастополя говорил о новом характере войны, сравнивая ее с Отечественной войной 1812 года.

Киселев обратил внимание на то, что в случае проигрыша новой кампании Россия может лишиться Финляндии, Кавказа и Польши.

Совещание отвергло мнение Блудова и высказалось за принятие четырех пунктов.

Но когда спустя десять дней Александр Михайлович Горчаков сообщил этот ответ графу Буолю, австрийский министр сразу отказался принять его для передачи в Париж и Лондон. Буоль сообщил о решении Франца Иосифа: если Россия не принимает всех пяти пунктов, Австрия объявляет ей войну. Окончательной ответ следовало дать через шесть дней.

На новом совещании в Зимнем дворце 3 января 1856 года в несколько расширенном составе большинство столь же решительно высказалось за принятие австрийского ультиматума.

Ожесточенная борьба вокруг западных требований имела в то время для нового государя значение существенно большее, чем только дипломатическое. Александр Николаевич не просто погрузился в глубины мировой политики, познавал ее грубые законы. Он в полной мере узнал, что такое общественное мнение, соразмерил, каково идти наперекор этому мнение, если оно ошибочно. Иначе говоря, то была для него проба сил перед началом реформ.

Итак, в Париже начались переговоры, главным представителем от России на них был назначен граф Алексей Федорович Орлов. К нему были прикомандированы в качестве первого и главного помощника – барон Бруннов, старый и опытный русский дипломат, многолетний посол в Лондоне, а еще – молодые и многообещающие Петр Шувалов, Петр Альбединский и граф Николай Левашов. Последняя троица столько же была полезна для депеш, меморандумов, встреч и проводов иностранных контрагентов, сколько для поддержания необходимого антуража русской делегации. Все трое были высоки, красивы той холодной и картинной красотой, которая была в моде в царствование Николая Павловича.

Флигель-адъютант Альбединский состоял в Крыму при великих князьях Николае и Михаиле, к слову сказать, при них же был ранен, за что великие князья получили по Георгиевскому кресту. Петр Шувалов лет шесть назад, появившись при дворе, стал пользоваться особой благосклонностью великой княгини Марии Николаевны, чем был смущен крайне да и напуган, зная нрав Николая Павловича, и едва смог от нее отделаться. Николай Левашов был самый молодой и вполне покорялся воле властного Шувалова. Все трое были хорошо известны Александру Николаевичу и в дальнейшем сыграли весьма разные, но примечательные роли в жизни России.