Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века - Алиса Ганиева Страница 50

Еще зимой 1922/23 года, когда писалась поэма «Про это», Маяковского раздирали ревнивые подозрения — у Лили кто-то есть. 31 января он пишет ей:

«Ты не ответишь потому что я уже заменен что я уже не существую для тебя что тебе хочется чтоб я никогда не был».

Лиля убаюкивает:

«Я не скуплюсь, Володик; я не хочу “переписки”! Ты не заменен. Это правда, хотя я и не обязана быть правдивой с тобой».

Маяковский не отступает:

«Во всём какая то мне угроза. Тебе уже нравится кто то. Ты не назвала даже мое имя. У тебя есть. Все от меня что то таят» ^[238].

Похоже на паранойю, ведь буквально в те же дни Лиля кокетливо пишет сестре:

«Романов у меня — никаких. С тех пор, как не бывает Володя, — все пристают пуще прежнего. Но я непоколебима! Довольно нас помещики душили!» ^[239]

Но Лиля врала. Еще летом 1921 года она познакомилась с бойцом, светилом, революционером и главой Дальневосточной республики Александром Краснощековым. Сын еврейского портного из Чернобыля, в юности под влиянием своего репетитора Урицкого он стал социалистом-подпольщиком, прошел через несколько тюрем и еще за 15 лет до революции бежал сначала в Берлин, а потом в Нью-Йорк, где взял фамилию Тобинсон и осуществил американскую мечту: начал с работы портным, маляром и расклейщиком обоев, а кончил студентом факультета экономики и права Чикагского университета и юристом по вопросам профсоюзов и иммигрантов. Он даже участвовал в создании Рабочего университета Чикаго для просвещения трудящихся, где также преподавал, а еще вступил во всевозможные пролетарские организации, включая анархо-синдикалистский профсоюз. Как только грянула Февральская революция, вернулся в Россию — через Тихий океан во Владивосток, сразу втянулся в бои Гражданской войны, прослыл героем и в 1920-м создал Дальневосточную республику, где стал министром иностранных дел, а потом еще и председателем правительства.

С Маяковским Краснощеков познакомился через читинских футуристов на одном из московских приемов (его тогда часто приглашали переводчиком — к примеру, в качестве компаньона пожаловавшей в СССР танцовщицы Айседоры Дункан). Он приехал из Сибири летом 1921 года в собственном железнодорожном вагоне. В Москве его отстранили от должности. Причина, конечно, крылась в интригах на почве политики. В дальневосточно-забайкальском государстве царили свобода прессы и парламентский плюрализм. Поэтому, когда еще через год угроза со стороны белых и японцев поубавилась, огромную республику одним махом пристегнули к Советской России. Краснощеков тем временем успел поработать в правительстве помощником наркома финансов, а биограф Лили Аркадий Ваксберг утверждает, что у него была еще одна — тайная — должность в комиссии по изъятию церковных ценностей.

Обожавший Краснощекова Ленин уже угасал, поэтому в Наркомфине тот тоже продержался недолго. Впрочем, выбрасывать такие ценные кадры красные вожди при всём желании еще не могли, и в октябре 1922-го блистательный экономист Краснощеков возглавил свежесозданный Промышленный банк, в задачи которого входила накачка советских предприятий инвестициями. Написанная Краснощековым (вышедшая в 1923-м) книга «Финансирование и кредитование промышленности» прямо относилась к его обязанностям. Мало того что он сразу организовал на американский манер сеть банковских филиалов и значительно облегчил банковские переводы советским гражданам от родственников из-за границы, он к тому же оказался мастером эффектных имиджевых пиар-кампаний. К примеру, будучи председателем правления первой советской авиакомпании «Добролет», он добился, чтобы один из самолетов получил имя «Промбанк». Именно «Промбанк» совершил первый в стране регулярный пассажирский рейс — из Москвы в Нижний Новгород. На борту находился и сам Краснощеков.