Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953 - Джеймс Хайнцен Страница 5

Нехватка источников представляла особую проблему для изучающих послевоенные сталинские годы – самый темный, малоизвестный и трудный для исследования период во всей советской истории. Качество официального материала о преступности и правовой системе после войны стало хуже, чем когда-либо. Внутри Советского Союза сама тема преступности в сталинистском обществе являлась практически табу, что мешало серьезному публичному обсуждению ее причин и масштабов²⁶. Статистика преступности оставалась засекреченной. А достоверные источники, документирующие повседневную жизнь после войны, было почти невозможно найти.

До распада Советского Союза в 1991 г. историки не имели доступа к архивным источникам, которые позволили бы подробно изучать взяточничество и другие формы незаконной «предпринимательской» деятельности «изнутри». После крушения коммунизма и частичного открытия многих ранее закрытых архивов новый материал может помочь нам поднять завесу секретности. У нас есть редкая возможность исследовать взяточничество, используя документацию, извлеченную из архивов режима, который рухнул в известной мере вследствие пропитавшей его коррупции.

В этой книге основной предмет ее рассматривается по большей части через объектив органов уголовной юстиции, милиции и «партийного контроля», которые после войны играли важную роль. Критические материалы находятся в архивных фондах Генеральной прокуратуры СССР, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ). Прокуратура выполняла ведущую функцию в расследовании и преследовании всех видов должностных злоупотреблений. Сражаясь с прегрешениями в собственных рядах, она регулярно составляла обзоры всесоюзной «борьбы со взяточничеством». Фонды Министерства юстиции СССР и Верховного суда СССР (тоже в ГА РФ) содержат протоколы уголовных процессов, свидетельские показания, копии жалоб и заявлений о пересмотре приговоров. Весьма ценной может быть переписка между государственными ведомствами, включая Министерство внутренних дел и органы милиции. В ней затрагиваются щекотливые вопросы, которые никогда не освещались в печати, такие, как расследование дел высокопоставленных судей и других работников, обвиняемых в получении взяток. Исключительные свойства такого материала состоят в том, что некоторые люди, причастные ко схемам взяточничества, говорят о своих действиях под собственным углом зрения. Документация этого типа – нечто редкостное. Подобные документы (хоть и несовершенные, и порой односторонние) позволяют изучить ряд ключевых вопросов, в том числе социальный контекст упомянутой деятельности, ее рационализацию и мотивацию у тех, кто был в ней замешан, конструкцию нарративов о «падших» чиновниках.

Бывший Центральный партийный архив – Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ) – содержит множество богатого материала, включая фонды Секретариата, Политбюро, важнейших отделов и управлений ЦК, например Административного управления (надзиравшего за судебными ведомствами и органами безопасности), Оргбюро и Управления кадров. Среди этой документации – следственные дела, протоколы заседаний и переписка партийных работников с руководством правоохранительных ведомств. Частично доступно также собрание источников из архива Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК – органа, отвечавшего за расследование проступков членов партии, которые обвинялись в нарушениях морального, идеологического или криминального характера. Полезными источниками являются доклады отдела МВД, который отвечал за координацию работы обширной сети секретных осведомителей, занимаясь искоренением экономической преступности (ОБХСС).

* * *

Годы послевоенного сталинизма не знали грандиозных зрелищ, потрясавших эпоху тридцатых – десятилетие показательных процессов, суровых партийных чисток, лихорадочного промышленного строительства, кровавой принудительной коллективизации сельского хозяйства и голода²⁷. В конце войны чистки и охота на троцкистов и прочих «врагов народа» практически затихли (хотя варианты подобных репрессий повторялись на завоеванных и заново оккупированных территориях западных приграничных областей)²⁸. Ввиду отсутствия такого рода драм почти все исследования позднего сталинизма до сравнительно недавнего времени посвящались высокой политике и международным отношениям «холодной войны»: политическим интригам в Кремле, советской политике в отношении Китая и «третьего мира», войне в Корее, военным и идеологическим установкам Сталина касательно Европы²⁹.

Военные аспекты Второй мировой войны давно интересовали историков, но сама война, как правило, рассматривалась ими в отрыве от ее социальных последствий внутри СССР. Несколько важных новых исследований позднего сталинизма бросили вызов такому стандарту, прочно связав указанный период с военной катастрофой. В свою очередь, быстро развилась социальная история этого периода, породив ряд захватывающих произведений³⁰. В последние годы появилось много прекрасных работ о разных аспектах послевоенного общества, хозяйства и восстановления³¹. В некоторых наиболее плодотворных трудах о позднесталинском периоде обсуждение особенностей послевоенной политики соединяется с пониманием общей ситуации внутри страны³². Обычно также историки, если не считать скрупулезных исследований Питера Соломона и Йорама Горлицкого и новаторских интерпретаций советского права, принадлежащих Джону Хазарду и Гарольду Берману, не уделяют послевоенной сталинской правовой системе того внимания, какого она заслуживает³³. И это, как ни парадоксально, несмотря на огромный интерес к летописям Гулага и инструментам полицейских репрессий 1930-х гг.³⁴ Весьма авторитетной остается реконструкция неформальных отношений в сталинской экономической системе, произведенная Джозефом Берлинером в открывшем новые горизонты трактате 1957 г. о руководстве советской промышленности. Анализируя интервью с эмигрантами, Берлинер подметил, что между управленцами, отчаявшимися выполнить нереалистичные планы, вызрели тайные взаимоотношения. В атмосфере хаоса руководители предприятий в СССР сталинской эпохи, пользуясь личными связями, продавали и обменивали излишки оборудования и материалов, раздували статистику и совершали другие сомнительные (хотя обычно не прямо противозаконные) действия³⁵. Одна из главных заслуг Берлинера состоит в том, что он показал: подобная деятельность представляла собой попытки «предпринимательства» со стороны управленцев в типичном для плановой экономики состоянии хронической неразберихи. В отличие от данной работы, исследование Берлинера сконцентрировано не на корыстных преступлениях должностных лиц, таких, как прямое воровство, взяточничество, растраты, а на действиях «в пользу производства» (о которых его интервьюируемые, несомненно, говорили охотнее).

В классическом труде о советской нелегальной («второй») экономике и ее отношениях с «клептократией» брежневской эпохи Грегори Гроссман в конце 1970-х гг. отметил большую вероятность «тесной органической связи между политико-административной властью, с одной стороны, и весьма развитым миром нелегальной экономической деятельности, с другой»³⁶. После войны должностные лица тоже порой были глубоко втянуты в дела черных рынков, защищали эти связи и получали от них выгоду, хотя и осуждали их. Взятка, как показывает данное исследование, служила существенным элементом второй экономики в период позднего сталинизма (и осталась таковым в последующие десятилетия).