Эпоха Михаила Федоровича Романова - Дмитрий Иловайский Страница 49

Так разрешен азовский вопрос при Михаиле Феодоровиче.

Если мы обратимся к проверке тех жалоб, которые были высказаны разными чинами Московского государства на Земском соборе 1642 года, то увидим, что они оказываются более или менее справедливыми и приблизительно верно определяют слабые стороны московского управления и народного хозяйства. Особенно страдали области государства от неправедных судов, в связи с водворявшейся тогда системою централизации или с тем порядком, по которому областные жители обязаны были по многим важным и неважным делам или без конца ожидать решения из Москвы или ехать на разбирательство в столицу, нередко очень от них отдаленную, здесь подвергаться разным вымогательствам со стороны жадных приказных людей и бесконечным судебным проволочкам, вообще терпеть пресловутую «московскую волокиту». Это характерное выражение употреблялось тогда самим правительством в его актах. Например, клир Новгородского Софийского собора или «протопоп с братией» (протопоп, протодиакон, ключари, попы, дьяконы, певчие, псаломщики, звонцы, просфирник, всего 43 человека) били челом государю, чтобы он пожаловал их, по примеру некоторых новгородских монастырей, велел бы давать им денежную и хлебную ругу или жалованье в Великом Новгороде «без московская волокиты», т. е. без ежегодных поездок и мытарств по этому поводу в самой столице. Царь исполнил их просьбу и велел выдавать все на месте «ежелеть, сполна, без московский волокиты» (в 1638 году). Чтобы показать, какими убытками и тягостями отзывалась для областных жителей московская судебная волокита, приведем для образца следующее.

В 1637 г., по-видимому, вследствие жалобы чердынцев, возникло дело о грабежах бывшего их воеводы Христофора Рыльского. По челобитью этого воеводы задержаны в Москве некоторые чердынские посадские люди и вызваны сюда из Чердыни, всего 9 человек; более двадцати посадских с бывшими земскими старостами и целовальниками засажены в чердынскую тюрьму, да 112 посадских людей и уездных крестьян отданы на поруки, живут в Чердыни «без съезду» и ежедневно с утра до вечера стоят на правеже. В таком положении дело тянулось два года. Наконец чердынские земские старосты, посадский и уездный, взмолились государю на то, что около полутораста их посадских и уездных людей частию «волочатся на Москве», частию сидят в тюрьмах или стоят на правеже, отбились от своих промыслов и пашен; платить за них подати и отбывать повинности некому; а тут еще в 1638 году случился в Чердыни большой пожар, сгорело около 200 дворов со всеми «животами» (пожитками), после чего жители от бедности «бредут розно». Вследствие этой мольбы государь указал оставить в Москве из 9 человек трех, из 21 сидевших в тюрьме оставить в ней двух, именно старост, остальных посадских освободить и отдать на «крепкие поруки с записями довершения того Пермского дела», а бывших более ста человек за поруками освободить «для их пожарного разорения». Отсюда мы видим, что дело это, производившееся в приказе Сыскных дел, в 1639 году еще не было окончено, и, вероятно, оно еще немало времени утесняло злополучных пермичей, вздумавших воспользоваться правом жалобы на своего воеводу по окончании его воеводства.

Каким разнородным стеснениям подвергались областные жители, показывает челобитная шуйских посадских людей на шуйских приказных, которые под предлогом пожаров, не позволяют летом обывателям топить избы и мыльни (последние для рожениц), в том числе хлебникам и калачникам, а кузнецам разводить огонь в кузницах; за ослушание бьют батогами и сажают в тюрьму, да заповеди (пени) правят по два рубля. Таким образом многие шуяне лишаются своих торговых промыслов, хотя в их городке нет никакого наряду и зелья (т. е. пушек и пороху). Государь разрешил им топить избы, но с великим береженьем от пожару (1638 г.). Очевидно, и без того стеснительные распоряжения центрального правительства о противопожарных мерах, приказные люди на месте еще отягчали своими придирками и вымогательствами, что, как мы видели на примере Чердыни, не мешало пожарам опустошать города по-прежнему.

О печальном состоянии народного хозяйства и нравственности свидетельствует, между прочим, большое количество появившихся в Москве и в городах подделывателей серебряной монеты. Указ царя Михаила (в 1637 г.) объясняет их размножение тем, что в его время их стали наказывать торговою казною, т. е. кнутом, тогда как при прежних государях им заливали горло растопленными фальшивыми деньгами. Схваченные подделыватели с пыток показали, что они сами резали маточники, переводили с них чеканы и, отлив медные деньги, посеребрили, иногда подмешивали в медь треть или половину серебра. Означенный указ повелевал уже схваченных преступников на сей раз также бить кнутом на торгах и, заковав в железо, держать в тюрьмах до смерти, а на щеки им наложить клеймо с надписью вор; но впредь таковым подделывателям по-прежнему заливать горло.

Наиболее бедственно влиял на общественное хозяйство и нравственность известный народный порок, т. е. пьянство, в особенности с той поры, как московское правительство продажу крепких напитков и винокурение сделало своим исключительным правом и одною из важнейших статей своего дохода. После Смутного времени «царев кабак» не только снова возродился, но стал еще сильнее распространяться по всем областям государства. При Михаиле Феодоровиче продолжается смешанная система питейной продажи: отчасти правительство отдает кабаки на откуп; но большею частаю поручает эту продажу выборным или так называем, «верным» головам и целовальникам, которые производили равно питейные и таможенные сборы. Головы выбирались из посадских людей, состоятельных («прожиточных») и притом принадлежавших иногда к торговым сотням других городов; а «целовальников» выбирали из местных посадских и уездных людей. Так как таможенные и кабацкие головы и целовальники не только несли эту службу безвозмездно, но и отвечали своим имуществом за недоборы и всякие упущения, то естественною является жалоба представителей торговых сотен на разорительность сей службы, на Соборе 1642 года.

Бедность государства и особенно разорение Смутного времени способствовали окончательному водворению и прочному господству царского кабака на Руси как одного из главных доходов казны. Даже патриарх Филарет, по-видимому, столь строгий в деле народной нравственности, не только не пытался бороться с этим злом, но и поддерживал его своим авторитетом. В 1620 году, во время приведенных выше переговоров с Джоном Мериком, царь и патриарх объявили собранным по сему поводу московским гостям, что «по грехам» от войны казна совершенно оскудела: «кроме таможенных пошлин и кабацких денег государевым деньгам сбору нет». В 1623 году верхотурские воеводы князь Барятинский и Языков просили свести у них кабак по примеру Тобольска; ибо от того кабака служилые люди, ямские охотники и пашенные крестьяне пропились и обнищали. Ответная царская грамота делает им строгий выговор за их нерадение о государевых доходах: в Тобольскеде кабак заведен недавно и там велено его «свести», чтобы служилые люди «не отбыли» своей службы, а торговые своих промыслов; в Верхотурье же кабак заведен давно, задолго до московского разоренья, и там ежегодно бывает много всяких приезжих людей. Поэтому грамота наказывает наблюдать только, чтобы служилые люди, ямские охотники и пашенные крестьяне не пропивались, а и без них «пить на кабаке будет кому» (благодаря, конечно, положению Верхотурья на большой, бойкой дороге «из Руси в Сибирь и из Сибири на Русь»).