Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов Страница 49

Ну хорошо, поймали немецких шпионов — что с ними делать? Их сажали в тюрьмы. Но. «Петроградская толпа периодически стала разбивать двери всех домов заключения. Каждое отметное шествие по улицам, новый день больших демонстраций приносили свободу немецким избранникам, запертым всего лишь накануне… По такой системе в делах контрразведки установился своеобразный полный оборот: около месяца на расследование и задержание, не более месяца заключения, затем разгром, свобода, старая исходная точка и т. д. И завертелась контрразведка, как белка в колесе». С той же проблемой сталкивались и все другие правоохранители.

Никитин добился приема у князя Львова. Тот обещал рассмотреть вопрос и известить о принятых мерах. Через два дня директор департамента МВД известил: «Не спрашивайте с нас: мы бессильны что-либо сделать! Вы не можете себе представить того развала, который идет по всей России! Но мы хотим вам предложить: выберите сами любое место России, где хотите: посылайте туда с вашими караулами кого хотите; и устраивайте их там как хотите…» ^[411]

Но не могли установить контроль даже за содержанием военнопленных. «Военнопленные, работавшие в поместьях, были освобождены местными крестьянами; многие из них бродяжничали и промышляли воровством, — недоумевал Нокс. — Немецкие и австрийские офицеры свободно разгуливают по Москве… Явно невозможно назвать ни одну другую воюющую страну, где бы военнопленные объявляли забастовку, требуя повышения оплаты труда и лучших условий для жизни» ^[412].

В ведомстве Керенского порядка было не намного больше.

Таганцев не мог забыть первого появления Керенского в министерстве: «Он вошел в подъезд с Екатерининской улицы и прежде всего пожал руку швейцару, сторожам, стоявшим в прихожей, чем очень смутил этих почтенных служителей. Мы все, служившие в министерстве, собрались в большом зале первого этажа. Заставив нас подождать, Керенский вошел в зал и молча опустился (в буквальном смысле слова) в кресло; все министерские чины стояли большим полукругом перед ним; тут были почтенные старики — товарищи министра, директора департаментов. Керенский все сидел и молчал. Все недоумевали. Наконец он поднялся, сказал, как бы извиняясь, что очень устал, и начал обходить присутствующих. Говорил он совсем мало, всего меньше со старшими членами, а затем, заявив, что будет близко принимать к сердцу интересы младших служащих и заботиться о них, ушел. Старшие члены министерства были смущены; на главные должности были назначены присяжные поверенные, может быть, и хорошие люди, но беспомощные в деловом отношении» ^[413].

В ведении министерства юстиции оказалась вся судебная система, и Керенский энергично взялся за ее реформирование. Первым своим решением 3 марта он приказал создать в Петрограде временные революционные суды-тройки — в составе судьи, солдата и рабочего — для разбора конфликтов между солдатами и населением, которые возникали в ходе пьяных драк, торговли награбленными в ходе революционных боев вещами ^[414]. «Здесь не место разбирать этот закон в его существе, хотя и теперь я думаю, что он был со всех сторон нелеп и ничем серьезно не оправдывался, — писал Завадский. — Допустим, что такой закон был и хорош и настоятельно необходим, но ведь несомненно для каждого юриста, что законы могло лишь издавать Временное правительство, а не отдельные министры. Издаваемые же отдельными министрами законодательные акты, являясь чем-то вроде «филькиной грамоты», бросают на добросовестного составителя тень, заставляя сомневаться в достоинстве его юридических познаний или юридического мышления» ^[415]. Суды эти просуществуют до середины 1917 года.

Временное правительство своим указом от 5 марта сформировало Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц. На работу ЧСК выделялось 200 тысяч рублей ежемесячно. Ее председателем стал известный московский адвокат, присяжный поверенный Николай Константинович Муравьев, заместителями председателя — сенатор Иванов и известный нам Завадский. В состав комиссии входил историк, редактор журналов «Былое» и «Минувшие годы» Павел Елисеевич Щеголев, который позднее издаст стенограммы комиссии ^[416]. Главным редактором стенографических отчетов был поэт Александр Александрович Блок, научную редакцию отчетов осуществлял профессор Евгений Викторович Тарле. Работу комиссии обслуживало в общей сложности 55 следователей. Первоначально комиссия заседала в здании Сената, но там ей стало тесно, и ее переместили в Зимний дворец.

«Задачи Муравьева были безбрежные: он думал об истории, — замечал Завадский. — Мои — гораздо скромнее: я думал о правосудии и о судьбе лиц, уже лишенных свободы в ожидании нашего расследования. В его голове предносился будущий чуть ли не ученый труд о недостатках павшего режима. В моей голове копошились планы беспристрастного и быстрого следствия». Члены комиссии и следователи допросят в станах Зимнего дворца и Петропавловской крепости 59 арестованных высших должностных лиц Российской империи.

Завадский откровенничал: «Следователям наша работа была нелегка: одно — отправляться от факта, имеющего, по видимости, необходимые признаки преступления, и совсем другое — искать в делопроизводственных бумагах, не найдется ли какого-либо уголовно наказуемого деяния» ^[417]. Константин Иванович Глобачев, бывший начальник Петроградского охранного отделения, которого тоже допрашивала комиссия, делился впечатлениями: «Следователями комиссии были большей частью старые участковые следователи или лица прокурорского надзора из левых, ставших верными слугами новой власти. Из всех этих допросов видно было одно: комиссия желала напасть на какие-либо злоупотребления, не находила их, бродила в потемках, а потому хваталась буквально за все» ^[418].

ЧСК создавала некоторый «демократический фон» для планировавшихся громких политических процессов, желательно над императорской четой. Но «все попытки, правда, вялые и бессистемные, изобличить царя и царицу в государственном преступлении оказались покушением с негодными средствами» ^[419]. Максимум, что удастся обнаружить, — неразбериху в управлении и растрату со стороны отдельных должностных лиц. Да и то в пределах действовавшего законодательства. Поэтому постепенно ЧСК переключится на отчет для Учредительного собрания на тему опасностей монархического правления.