Блистательный Химьяр и плиссировка юбок - Лев Минц Страница 48

Наверное, все евреи в душе — юристы. Хотя бы потому, что обожают дискутировать и успокаиваются только тогда, когда победят соперника. Соперник, правда, не всегда знает о том, что он побежден, и убежден и часто считает, что победил он. Но — главное — оба довольны. Кроме того — даже с точки зрения чисто религиозной, — жизнью иудеев управляет такое количество правил и предписаний, что нормальное и спокойное существование может обеспечить только точное их знание и умение толковать. Так что хочешь не хочешь, а юристом (в смысле: знатоком законов), хотя бы и не профессиональным, быть приходилось.

Если же говорить не о любителях, а о профессионалах, то и тут количество евреев-юристов на еврейскую же душу населения весьма велико. Настолько велико, что выражение «я — сын юриста» может переводиться как «мой папа — еврей». (Мы, естественно, никого конкретного в виду не имеем; у нас у самих у многих — папа-юрист.)

А ведь если посмотреть повнимательнее в историю, выяснится, что евреи в юридическом сословии появились относительно недавно. Да что там «относительно»! Совсем недавно: в самых веротерпимых странах не раньше конца XVIII столетия. А в менее веротерпимых (в том числе — и нам хорошо известных) гораздо позже.

Не будем жаловаться на вечное стремление окружающего мира не давать евреям жить по-человечески. Дело во многом в том, что право в большинстве стран зиждилось на постулатах христианской религии, и считалось, что иноверец не может ни руководствоваться ими, ни глубоко принять их в сердце.

Тем не менее юридическая карьера евреев сильно привлекала. Не забудем, что действовали во всех странах Европы (и не только) раввинские суды, работа в которых требовала юридических способностей и навыков, и существовали люди, специализировавшиеся на работе в таких судах. Танах содержит множество нормативных предписаний — законов, а также их религиозное обоснование. Кстати, эти законы — во многом — вошли в различные системы законодательства современного мира. (Да еще и в почти тождественных формулировках!) Талмуд носит еще более последовательный юридический характер: ведь он собрание правовых, этических и прочих принципов иудаизма.

Существует и понятие «еврейского права» — системы, объединяющей принципы ритуала и юриспруденции. И мало кого в еврейской среде так уважали, как знатоков еврейского права. Таких знатоков хватало в любой крупной еврейской общине.

Так что можно сказать, что эмансипация евреев еще не наступила, а стремление стать юристами уже было.

Но, увы, помимо обоснования церковного были и другие обстоятельства, мешавшие евреям наконец-то заняться любимым делом: почти повсюду юриспруденция считалась занятием уважаемым настолько, что допускать в нее чужаков казалось невозможным. (Не забудем к тому же, что профессия юридическая всегда оставалась делом хлебным; это толкало к ней евреев, но и сплачивало ряды не желающих их до нее допустить.)

С приходом эмансипации, открывшей двери юридических факультетов для нехристиан, евреи составили изрядный процент от общего числа студентов.

Но — по причинам, изложенным выше — путь на государственную службу — судьями, прокурорами («королевскими адвокатами» в Англии) — был им где закрыт, где здорово затруднен. А вот адвокатура во всех странах относилась к «свободным профессиям». Правда, и в гильдию адвокатов вступить оказалось не просто. Но можно.

И наступила эпоха Великого Перелома: в адвокатуру пошел еврей.

Изменения, произошедшие в России после Великой Октябрьской революции, привели к тому, что все закрытые для евреев двери широко распахнулись. И евреи, естественно, в эти двери хлынули. Уж во всяком случае, исконная тяга их к юриспруденции во всех ее видах теперь могла быть удовлетворена полностью. Новая власть нуждалась в квалифицированных кадрах, коих среди евреев хватало и в царское время. А вслед за квалифицированными взялись за дело и кадры, может, не столь квалифицированные, но пробивные. Их, разумеется, хватало тоже. Кадры требовались и в прокуратуру, и в суд, и в милицию, и в ЧК. В последнем случае, впрочем, на первом месте стояла не столько юридическая подкованность, сколько преданность делу победившего пролетариата.

Следует заметить, что старые зубры присяжные поверенные, будучи буржуазного социального положения, частью эмигрировали, частью же, как бы теперь сказали, «залегли под корягу». Как никто другой они чувствовали шаткость правовой ситуации в новом социалистическом государстве и потому предпочитали не высовываться.

Казалось бы, адвокат-либерал, известный критическим отношением к проклятому царизму, успешно выступавший в политических процессах и тем снискавший славу в либеральной и демократической частях русского общества, мог бы преспокойно пожинать лавры уже потому, что его бывшие подзащитные стали видными государственными и партийными деятелями! Но хороший адвокат тем и хорош, что изучает своего подзащитного и знает, чего от него самого и от неумеренных его политических амбиций ждать. Ну а уж если тот подзащитный был эсером или меньшевиком… Тут жизненный опыт подсказывал бывшему присяжному поверенному однозначно держаться подальше. Многие из дореволюционных юристов устраивались на совершенно незаметные места, вроде счетовода, и рады были тому, что о них никто не вспоминает. И ведь до чего ж оказались правы! Уже через двадцать лет после революции (да и раньше тоже) бывшие их подзащитные, некогда пламенные революционеры, оказались врагами народа, причем на новых процессах никакой адвокатский опыт им бы уже не помог.

И вообще первое время после Великого Октября адвокатов в стране попросту не было. Не нужны были. Владимир Ильич, сам дослужившийся в свое время до помощника присяжного поверенного, прекрасно понимал, что в деле осуществления революционного правосудия адвокат — только досадная помеха.

Потом адвокатов вернули в судебное заседание. И, хотя евреям была теперь открыта дорога и к другим сферам юридической деятельности, многие традиционно предпочли свободную профессию адвоката. Из их среды вышли такие гиганты, как, например, Брауде, крупнейший советский адвокат-криминалист 1920–1930-х годов. Но все же большинства среди адвокатов, скажем, Москвы и Ленинграда евреи не составляли, хотя были заметны.

Ни для кого уже не секрет, что в Советском Союзе господствовало так называемое «телефонное право», когда приговор зависел не от умения защитника, не от убеждения судьи, а от решения партийных органов, сообщавшегося судье по телефону. Зато в разных мелких делах приобретал все большее распространение не адвокат, а скорее, «аблакат», человек, все юридическое умение которого заключалось в том, что только от него и ни от кого другого принимали на лапу судьи и прокуроры. Да и милиция не брезговала. Это был не юрист (хотя, возможно, бумажкой об окончании юридического техникума он обладал), а тот самый фактор-посредник, о котором мы уже писали. К сожалению, профессия фактора (в данном случае аблаката) находила всегда среди лиц еврейской национальности немалое число приверженцев.