Первая встреча – последняя встреча - Эльдар Рязанов Страница 48

Чуть не с пеленок она учила его галантности.

Она говорила: лучше прийти к женщине с маленьким букетом самому, чем прислать с большим букетом рассыльного.

Она говорила: никогда не ухаживай за женщиной, у которой много шуб, такая женщина потребует у тебя еще одну.

Она говорила: Роман, ты должен мне поклясться, что никогда не будешь брать денег у женщины.

И девятилетний малыш клялся.

Она показывала ему много французских открыток. Открытки изображали, как правило, парады, рауты, знаменитых людей. И мальчик, живущий в польско-литовской глуши, отлично знал интерьер самого модного парижского ресторана «Максим». А когда в Вильно, в это захолустье, приезжал из Варшавы театр, мать наряжала Романа в бархатную блузу с бантом. И они отправлялись смотреть оперетты. Шла или «Сильва», или «Веселая вдова».

Мальчик, затаив дыхание, раскрыв рот, смотрел на сцену и учился тому, как он должен жить впоследствии: пить шампанское из туфелек дам, красноречиво вздыхать и бонтонно ухаживать… Конечно, жизнь мальчугана была невероятной фантасмагорией. Роман, когда он был уже Романом Гари, французским классиком и богатым человеком, на склоне лет, живя в Париже, говорил о том, что очень хотел бы попасть в эту самую Францию, волшебную, сказочную, немыслимую. В страну, которую он полюбил с детства и о которой так упоительно рассказывала ему мать…

Но вот наступил период, когда благополучию семьи пришел конец. Роман заболел. Сначала это была скарлатина, потом осложнение на почки. Мать подняла на ноги лучших врачей Европы. Лечение стоило бешеных денег, но ее это не останавливало. Болезнь была какая-то страшная. И врачи приговорили мальчика к смерти. Здесь я хочу привести цитату из книги Романа Гари «Обещание на рассвете». Он пишет, почему ему удалось тогда выжить.

«Когда сознание возвращалось ко мне, я очень пугался. У меня было сильно развито чувство ответственности, и мысль оставить свою мать одну, без всякой поддержки, была мне невыносима. Я знал, чего она ждала от меня, и, лежа в постели и захлебываясь черной кровью, больше страдал не от своей воспаленной почки, а от мысли, что уйду таким образом от ответственности. Скоро мне должно было исполниться десять лет, и я мучительно сознавал себя неудачником. Я не стал ни Яшей Хейфецем, ни посланником, у меня не было ни слуха, ни голоса, и в довершение всего мне приходится так глупо умирать, не добившись ни малейшего успеха у женщин и даже не став французом. Еще сейчас я содрогаюсь при мысли, что мог тогда умереть, так и не выиграв чемпионата по пинг-понгу в Ницце в 1932 году.

Думаю, мое решение не сдаваться сыграло главную роль в предпринятой мною борьбе за то, чтобы остаться в живых. Каждый раз, когда страдальческое, постаревшее мамино лицо со впалыми щеками склонялось надо мной, я старался улыбнуться ей и сказать несколько связных слов, чтобы показать, что мне стало лучше и что всё не так плохо.

Я старался изо всех сил…»

А тем временем мать боролась за жизнь ребенка. Из Германии прибыл знаменитый профессор, который сказал, что нужна операция, иначе – смерть. Но мать от операции отказалась. Она хотела, чтобы в будущем ее сын был полноценно сексуальным. Ей объяснили, что он будет нормальным. Однако «нормальный» – это не тот критерий, который ее устраивал. Она мечтала, что сын будет донжуаном, сердцеедом, короче, сексуальным террористом. И мать заявила, что сама спасет ребенка. Обиженный немецкий профессор вернулся в Берлин.

А мать забрала Романа и повезла его в Италию, к морю. Там он впервые увидел теплую морскую стихию и полюбил ее. Средиземноморская природа и страстная воля к жизни матери и сына свершили чудо. Роман выжил.

Кстати, в 1942 году в госпитале в Дамаске он был еще раз приговорен к смерти. Его уже соборовали, а у тела был выставлен почетный военный караул. Но Роман обманул ожидания смерти и на сей раз. Опять выжил, назло всем докторам…

…Когда Роман окончательно выздоровел, они вернулись в Вильно. Там их ждал финансовый крах.

Заведение мадам Борисовской дало трещину. В отсутствие хозяйки руководила фирмой Аньела, но она была недостаточно опытна. Уйма денег ушла на лечение Романа и на Италию. В общем, пришлось объявить себя банкротом. Приходили оценщики, которые описывали мебель, потом вещи выносили из дома… Это была настоящая катастрофа. Те люди, которым мать снисходительно кивала головой из желтого кабриолета, теперь снова злорадно смеялись над ней. Надо было уезжать. Следующей остановкой на пути во Францию стала Варшава, столица Польши. Там жили родственники и знакомые. Мать надеялась, что ей удастся перебиться. Чем только не занималась Борисовская в Варшаве: и рекламой, и перепродажей всяческого старья, и продажей подержанных челюстей, где содержались крупицы драгоценного металла. Житье было очень скверное. Приют им дал родственник-стоматолог. Мать ночевала в комнате, где посетители ждали приема. А Роман спал просто-напросто в кабинете, в зубоврачебном кресле. Утром надо было срочно вставать и приводить помещения в порядок, как будто никто здесь не ночевал.

Учиться во французском лицее было не по карману. Роман ходил на частные уроки французского языка. А в школе заявил, что находится здесь вообще-то временно. Едет во Францию, потому что намерен стать французом.

Высокомерия мальчишке не спустили. Его одноклассники все время над ним подсмеивались и издевались. Они подходили и спрашивали в третьем лице – такое обращение принято в польском языке:

– А почему пан сейчас не уезжает во Францию? Роман объяснял:

– Просто ехать в середине учебного года глупо.

Надо подождать, когда учебный год кончится. И к началу нового поехать. Они спрашивали:

– А это правда, что каждый урок во Франции начинается с пения «Марсельезы»?

– Да, это правда.

– Может быть, пан споет нам «Марсельезу»?

И Роман, понимая, что над ним издеваются, не мог удержаться. Вставал в позу и пел «Марсельезу».

Мальчишки просто катались по полу от счастья и удовольствия, что такой дурак оказался в их классе.

Роман был выше всего этого. Но однажды произошла страшная история, которая как бы подтолкнула их отъезд во Францию.

Как-то группа однокашников подошла к нему, и один из них сказал:

– Я понимаю, почему пан не едет во Францию. Туда не пускают кокоток.

У Романа перехватило дыхание, он оцепенел, слезы навернулись на глаза. Это было несправедливо. У матери не было ни мужа, ни любовника, ни покровителя. Она билась одна, пыталась сопротивляться страшной жизни. Но он смолчал, не знал, что делать. И ушел домой.

А дома он рассказал матери об этом случае. И тут с ней что-то случилось. Она изменилась в лице, замолчала, замкнулась и стала курить одну сигарету за другой. Она не спала ночь, а утром, когда Роман встал, сказала ему совершенно чужим, злым голосом:

– В следующий раз, когда оскорбят твою мать, ты должен ответить. Иначе не возвращайся домой. Пусть лучше тебя принесут на носилках! Пусть лучше у тебя не будет ни одной целой кости. Ты обязан отомстить за свою мать.