Гардемарины. Свидание в Санкт-Петербурге - Нина Соротокина Страница 48

Здесь необходимо пояснение. Одно из бесспорно великих деяний Петра I есть создание русского флота. Диву даешься, что всего за двадцать лет этот человек, чья энергия и фанатическая приверженность делу находятся за гранью понимания, не только основал Санкт-Петербург, создал верфи, построил корабли, завоевал Балтийское море, но и вывел новый сорт людей — сведущих, энергичных, преданных своему делу моряков-профессионалов.

Вся Россия тогда была как флагманский корабль, скажем, «Ингерманланд» — трехмачтовый, двухпалубный, который под сине-белым андреевским флагом летел вперед и только вперед под всеми парусами. Умер Петр, и прекрасный корабль словно в клей вплыл: как ни ставь паруса, ни улавливай ветер, все равно бег его замедлится, а потом и вовсе сойдет на нет.

Показательна судьба самого «Ингерманланда». Петр велел сохранить его для потомства и поставить на вечную стоянку в Кронштадте. В 1735 году в правление Анны Иоанновны он неведомо как затонул, а в следующем году за невозможностью восстановления был пущен на дрова.

Правду сказать, кабинет-министр Остерман (он же генерал-адмирал, как любят в России правители совмещать должности!) пытался поддерживать флот, создавая новые ведомства для наблюдения за кораблями, службами, верфями, но что-либо путное в это время делалось скорее вопреки ведомствам, само собой, по старой, заложенной Петром традиции. Флот умирал.

И вот на престоле Елизавета. Она обещает народу своему, что в каждой букве закона будет следовать отцовскому завещанию. Однако воспрянувшие было духом моряки скоро почувствовали, что вышеозначенная «буква» обходит флот стороной. Государыня вполне искренне считала, что для пользы дела достаточно отменить остермановы морские нововведения, а дальше все вернется на круги своя. Господи, да когда же что-либо путное на Руси делалось одними указаниями? Хочешь пользы — засучай рукава, ночей не спи, ищи дельных людей себе в помощники, а царское повеление: «…все петровские указы наикрепчайше содержать и по ним неотложно поступать» — это отписка на глянцевой бумаге, не более…

Упразднили «кабинет министров», вернули прежнее значение Сенату, и пошла великая дрязга. Одни говорили — мы по петровским указам живем, а что придумал Остерман — все дурно! Другие, отстаивая теплые места, спорили: время не стоит на месте, и петровские указы ветшают, а Остерман сделал это и вот это! К слову сказать, в утверждении последних было немало правды.

Одним из возвращенных петровских порядков был «закон о чинах», по которому кадет или гардемарин должен был для лучшего усвоения дела послужить простым матросом; срок служения в каждом случае был свой. Именно поэтому Алеша Корсак, хоть и имел лучшие аттестации, при огромной нехватке офицерского состава не мог получить чин поручика.

Но нет худа без добра. В прежние времена за ранний брак (а гардемаринам он разрешался только с двадцати двух лет) Корсак мог бы попасть на галеры, на весла к преступникам и пленным туркам, а он живет себе женатый, воспитывает детей, и никто не обращает на это ни малейшего внимания — как будто так и надо, жениться в восемнадцать лет.

Из всех флотских дел наибольшее внимание Елизаветы привлекло учреждение новой формы. Первая форма для моряков была утверждена адмиралом Сиверсом: мундир и штаны василькового цвета, камзол, воротник и лацканы — красного. Остерман, естественно, внес нововведение: мундир, штаны — зеленые, камзол и прочее — красные. Желание Остермана в этом вопросе осталось только на бумаге, но при Елизавете борцы за возрождение старых традиций организовали комиссию, и та постановила: мундир и штаны — белые, камзол, воротник, обшлага — зеленые. Чины отличались друг от друга золотым позументом.

Кое-как отремонтированные корабли со слабым рангоутом и гнилым такелажем выходили в море, зачастую при свежем ветре открывалась течь. Команда была недостаточна, пополнялась за счет необученных матросов — иногда якорь поднять не могли, зато щеголяли в белоснежных мундирах, сияли золотым позументом, пуская солнечных зайчиков в необъятные балтийские просторы.

Празднуя свои преобразования на флоте, Елизавета повелела перевезти бот Петра I из Петропавловской крепости в Александро-Невскую лавру. Когда-то это суденышко, украшенное, словно керамический сосуд, трогательным орнаментом, бороздило воды Яузы, Измайловского пруда и Переяславского озера. Ботик был нежной заботой Петра, и по его приказанию с величайшими трудностями «дедушка русского флота» был доставлен в Кронштадт. За два года до смерти Петр возглавил на нем парад русской флотилии. Теперь двадцать лет спустя ботик с величайшей помпой перевезли на вечную стоянку — тут и оркестры, и парад, и восторг, и набежавшая слеза.

Даже до сухопутной Москвы долетели вести о перевозке «дедушки русского флота», и древняя столица откликнулась — пронесла по улицам старый маскарадный кораблик, прозванный «памятником-миротворцем». Обычай этот был введен Петром, кораблик обычно носили по улицам в памятные дни побед над шведами, а в прочие дни макет хранился в специальной пристройке в Сухаревой башне. В честь Елизаветы его подновили, покрасили, распустили паруса, по вечерам на игрушечной палубе зажигали фонари. Красиво, душу щемит и верится — жив флот русский! Вера, как известно, горы двигает, но сознаемся — не всегда!

Вернемся к Алеше. Обязанность мичмана на корабле — вести журнал, делать счисления, помогать штурману, вести астрономические наблюдения и предоставлять их капитану. За труды дают небольшое жалованье, которое никогда не выплачивается в срок, полторы порции еды в море, отпуск редок, денщик не положен, обихаживай себя сам. Но поскольку на Алешином фрегате, как и на прочих кораблях, был вечный некомплект, в море Корсаку приходилось замещать и поручиков, и подпоручиков, и штурманов, и в артиллерийские дела он вошел с головой, а однажды, когда вся команда отравилась какой-то дрянью, он замещал самого капитана. После этого замещения к Алеше прикрепили денщика, весьма шустрого и злого на язык матроса Адриана. Последний очень гордился своим именем, внушая всем, что родился не в Псковской губернии, как значилось в его документах, а на берегах Адриатики. Команда же, не веря, прозвала его Дроней, потом Дрючком, третье прозвище я не рискну упомянуть на этих страницах. Вообще, малый был отчаянный, помесь пирата с перцем, и Алеша подозревал, что денщик дан ему не для услуг, а на перевоспитание.

Неожиданно весной сорок шестого года флот всколыхнуло известие, что величайший указ повелевает готовить эскадру к выходу в море для военных действий. С кем воевать, если война никому не объявлена? Слухи были самые противоречивые. На устах одно — в поддержку Англии… Но кто пустил слух, в чем эту сильнейшую в мире державу надо поддерживать, оставалось глубокой тайной.

В начале июня под флагом адмирала Мишукова [5]вышел целый флот: 26 кораблей, 4 фрегата, 2 бомбардира и еще малые суда. Вскоре стало известно, что в Ревель едет государыня и что выступление флота не что иное, как торжественный парад в честь Елизаветы и показ могущества России.