Волжский рубеж - Дмитрий Агалаков Страница 47

А подлые османы только подбрасывали поленца в незатухающий костер оскорбленного русского честолюбия, дули на пламя что есть силы! Вконец обнаглев, ощутив слабость «великой России», турки стали по варварски резать болгар и сербов, насиловать женщин и забирать в рабство детей. Кто им поможет? Да никто! Правда, на этот раз англичане не поддерживали их так явно против восточного соседа – России, скорее попустительствовали их варварству, а французы – так и совсем вышли из игры, наголову разбитые пруссаками в 1870 году из-за вечного спора об Эльзасе и Лотарингии. Собиралась новая сила в Европе – вокруг Пруссии, разрозненные германцы вдруг почувствовали себя одной нацией и хотели сближения и нового поворота своей судьбы. А канцлер Бисмарк, презиравший турок, не любивший французов и ненавидевший англичан, возьми и договорись с русским царем Александром Вторым если не дружить, то хотя бы не мешать друг другу на политической арене. И перед этой новой силой – славян и германцев – англичанам пришлось отступить по одному, но главному пункту Парижского мирного договора: в 1871 году к России вернулось право иметь флот на Черном море, а это значило многое! И все же турки преступно расслабились и никак не желали учитывать перетасовку и смену сил на политической арене Европы. Оттого-то и бесчинствовали они на Балканах, считая их безраздельно своими.

Османское феодальное правительство крепко залезло в долги и обложило своих подданных безбожными налогами. Основной груз этих поборов лег на плечи болгар, сербов и других славянских народов Балкан. Подобная политика привела к тому, что летом 1875 года в Боснии и Герцеговине вспыхнули антитурецкие восстания. Небольшое снижение налогов не помогло делу, и стихийные бунты вылились в Апрельское восстание 1876 года в Болгарии. Этого турки простить не смогли и наняли жестоких и беспощадных карателей – башибузуков, которым давали оружие и развязывали руки. Добычу они должны были получать сами – награбленным товаром, людьми, обращенными в рабство, всем, что возьмет рука. Для башибузуков, исповедующих ислам и никому не подчинявшихся, христиане не были даже людьми – они их расценивали как скот. Мужчин убивали, женщин насиловали, брали в рабство или продавали, детей всех возрастов сбывали на первых встречных восточных рынках или вырезали. Просвещенная Европа, едва до нее дошли слухи о подобных зверствах, возмутилась против такого немыслимого варварства. После выступлений «Дейли Ньюс» с гневными статьями Чарльза Дарвина, Оскара Уайльда, Виктора Гюго и Джузеппе Гарибальди поднялась целая волна возмущения. Гюго, в частности, писал: «Необходимо привлечь внимание европейских правительств к одному факту, одному совершенно небольшому факту, который правительства даже не замечают… Подвергнут истреблению целый народ. Где? В Европе… Будет ли положен конец мучению этого маленького героического народа?» Так он писал о болгарах. Россия дрожала от негодования. Но скрежет ее зубов не коснулся слуха еще сильной Порты, турки не чуяли будущей беды. Первыми не стерпели дикости Сербия и Черногория – в июне 1876 года они объявили туркам войну, но баталия, в которую они ввязались, оказалась им не по плечам. Балканские славяне терпели поражение за поражением. Попытка Александра Второго дипломатическим путем пресечь тиранию османов и установить на Балканах мир не встретила поддержки Англии и Австрии – им этот конфликт был только на руку.

– Сколько еще будем терпеть это безбожие, ваше величество, Александр Николаевич? – спрашивал великий князь Николай Николаевич Романов у старшего брата в коридоре Зимнего дворца. – Да ответь же ты мне, бог ты мой, ответь, Сашка!

Младший хоть сейчас готов был устремиться в бой! Но царь отвечал:

– Еще немного подождем, Николя, еще немного.

– В Крыму, если помнишь, тоже много ждали – и дождались!

Это была больная мозоль – для всех Романовых!

В тот день тридцативосьмилетний Александр Николаевич подошел к зеркалу и долго смотрел на свое отражение. Он угадывал в своем лице семейные черты. Так много отцовского было в нем! Упрямого, даже высокомерного. Но только не надменного – другим он, Александр Николаевич, был человеком. Вот где-то прочитывалась и резкая черточка Фридерики Шарлотты Вильгельмины, принцессы Прусской – материнская кровь! А где-то и мягкая линия – деда, Александра Первого.

Отец его, Николай Павлович, говорил ему, еще юноше: «Хочу взять себе все неприятное и все тяжелое, только бы передать тебе Россию устроенную, счастливую и спокойную! Как я мечтаю об этом, милый мой друг!» Но вышло-то по-другому! И уже умирая от воспаления легких, прощаясь, он притянул его к себе и со слезами на глазах хрипло прошептал: «Помню, все помню, что говорил тебе, милый мой Сашенька! Прости, что не вышло! Много трудов и забот оставляю тебе, и велика оттого моя скорбь!..»

Он смотрел и смотрел в зеркало, не замечая того, как сзади, на фоне окон Зимнего, семенят в отражении вельможи, боясь побеспокоить своего государя. Все вглядывался и думал: вот бы еще и от Петра Первого унаследовать черты – и лица, и сердца, и ума, пусть и с бешенством напополам!

Как ему было страшно ввергать свою страну в новую кровавую бойню! Живо было воспоминание о трагической Крымской войне, унесшей полтораста тысяч, а то и более русских солдат, поколебавшей веру своих граждан в русский престол, подкосившей экономику, на полтора десятилетия вперед обесценившей рубль аж вдвое и напрочь разрушившей миф о величии России и ее месте на международной арене! И ведь это ему, Александру Второму, пришлось заканчивать Крымскую кампанию, потому что батюшка его, войну развязавший, скончался не от одной простуды только, но еще от горя и стыда. В «медленный» яд, который якобы принял его отец, о чем твердили злые языки, Александр никогда не верил. Отвергал эту мысль всегда! И все же ему – сыну, а не отцу, пришлось выглядеть побитым псом перед всей Европой, принимая унизительные требования союзников, и особо лопающихся от гордости и бессовестной наглости турок, победивших на ровном месте.

И вот теперь – новая война? С тем же противником? Как ему было не опасаться таких перспектив? Не бояться новых унизительных поражений? Ведь суворовы, румянцевы и кутузовы пока не родились на этой земле! Но ему ли было не знать, что уже сотни русских дворян переправлялись через границу и вступали в сербские и болгарские отряды, воюющие против турок. Один генерал Черняев, этот непослушный и несносный герой Крыма, чего стоил! Возглавил всю сербскую армию, подумать только! Так как же быть ему, императору всея Руси? Тому, на ком держался весь восточный христианский мир, главе Третьего Рима? Как быть ему?!

Ждать? Терпеть? Мучиться?..

А с другой стороны ждать и терпеть было еще труднее, да что там – более почти что невозможно… Ведь это не менее унизительно: смотреть, как свора бандитов-головорезов, именуемых башибузуками, набранных из боснийских мусульман и черкесов, ходит рядом с твоей границей и вырезает мирных жителей, братьев по вере христовой. Так что надо было еще поглядеть, что страшнее: возможные поражения на полях битв или вынужденное молчание. На него, императора, в эти дни, недели и месяцы смотрела вся его великая страна! И Европа тоже смотрела! Русские давно уже готовы были помочь сербам, болгарам и другим балканским славянам.