Салтыков - Сергей Мосияш Страница 47

— Изобретите бездымный порох, Анри, — улыбнулся король, — и я сразу произведу вас в фельдмаршалы.

В русском лагере, теперь лежавшем как на ладони перед пруссаками, творилось что-то ужасное. Прилетавшие с высот шипящие ядра не могли не попасть по цели: слишком плотно стояли полки. И каждое ядро убивало по десятку, а то и более человек.

Стояли крик, стоны, ржание лошадей, так как ядра залетали и туда, где сгрудились повозки. И там промахов не было. Кто-то в этом гаме умолял о помощи, кто-то звал своих артиллеристов:

— Где наши пушки?! Черт бы их драл!

Князь Голицын, до начала боя находившийся со своими полками во второй линии, а с началом оказавшийся в первой, увидев, как ядра прокашивают в его полках бреши, наконец догадался приказать:

— Лож-жись!

Глядя на голицынские полки, легли и ливенские солдаты. Теперь прилетающие ядра не сокрушали живых стен, хотя все равно поражали двух-трех человек.

Сам Голицын носился на коне перед строем взад-вперед, не давая пруссакам прицелиться в него.

— Ваше сиятельство, лягте! — кричали старые солдаты, переживая за князя.

Он отмахивался, считая для генерала невозможным и унизительным лежать в землю носом. Но зато пытавшимся подняться грозил кулаком:

— Лежа-ать!

К нему подбежал бригадир Тизенгаузен, схватился за стремя, закричал:

— Ваше сиятельство, надо атаковать.

— Мы сразу разрушим каре. И потом, едва мы пойдем в атаку, они порежут нас картечью и добьют кавалерией. Лежите, бригадир. Король скоро кончит. Он не любит долгой музыки.

— Но где же наша артиллерия?

— Я сам жду, когда они развернутся.

А пока расстреливаемые из пушек русские полки могли отвечать лишь ружейным огнем.

Напуганные стрельбой, свистом ядер, треском повозок кони метались, не даваясь в руки ездовым. Люди, понимавшие более животных свою ответственность, сами хватались за лафеты, обламывая ногти, тащили пушки. Даже генерал Толстой, спрыгнув с коня, хватался за колесо, надрываясь вместе с солдатами.

— Давай, ребята, давай!.. Пошла!.. Не останавливаться!

Неожиданно прусские пушки смолкли. И оттуда, с горы, из-за дыма скорым шагом двинулась пехота на правый фланг русского строя. Навстречу им затрещал ружейный огонь, выхватывая из строя атакующих то там, то тут солдата. Но это не останавливало атаку.

— Ребята-а, — крикнул Панин. — На штык их!

Первый удар пруссаков был нацелен на 4-й Гренадерский полк, которым командовал полковник Бекетов, бывший когда-то фаворитом у Елизаветы Петровны.

Нет, не дрогнули его гренадеры, не испугались, напротив, обозленные часовой бомбардировкой, столь безнаказанно избивавшей их, здесь они наконец-то могли отвести душу.

И полковник их, любимец солдат, выхватил шпагу, блеснул ею над головой и первым ринулся в гущу пруссаков, увлекая своих гренадер.

Началась рукопашная со скрежетом штыков, с невольными вскриками, хрипом сотен глоток, с матом и проклятиями на разных языках. Валились под ноги убитые, раненые. Но и там, внизу, под ногами, иные раненые искали ненавистных пруссаков, вцеплялись им в глотку, стараясь удушить, пуская в ход не только руки, но зачастую и зубы.

При сшибке, когда все перемешались, сначала не было видно, кто одолевает, однако потом клубок дерущихся стал постепенно продвигаться в сторону пруссаков. Сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей. И в какой-то миг пруссаки побежали, подгоняемые штыками гренадер. Воодушевленные первой победой, русские загнали их на возвышенность.

— Негодяи! — кричал в бешенстве Фридрих, видя бегство своих солдат. — Они бегут, как старые шлюхи!

И тут же, повернувшись к Притвицу, скомандовал:

— Ротмистр, живо к Зейдлицу. Передай ему мой приказ атаковать и скажи, что он ответит мне головой за битву.

Притвиц помчался к коннице, приготовившейся к атаке. Увидев нахмуренного Зейдлица, передал ему приказ и слова короля о «голове».

— Передайте королю, Притвиц, что после битвы моя голова будет в его распоряжении.

И кирасиры грозной лавой покатились вниз под гору, сверкая палашами и саблями, и обрушились на рассыпанный строй гренадер.

Только в каре пехота как-то может противостоять коннице, но в рассыпном строе она становится легкой добычей для нее. И гренадеры попятились, а затем и побежали, не смогли противостоять длинным палашам. Где-то исчез и полковник Бекетов, — видимо, пал под палашом конника. Вполовину поредел 4-й Гренадерский полк.

— Расступись! — несется над полем команда генерала Панина.

Уцелевшие гренадеры бросаются в стороны врассыпную. И тут же рявкают русские пушки, встречая картечью прусских кирасир. А кто из гренадер не услышал ли команды, замешкался ли перед конницей, не ускользнул в сторону, тот получает от своих полновесный «гостинец» и валится под ноги сраженного коня или кирасира.

Кирасиры остановлены картечью. Первые ряды валятся вместе с конями, кричащими жалобно в предсмертьи.

Но Фридрих уже бросает пехоту в атаку на левый фланг русского построения, поторапливая:

— Быстрее, быстрее, не давайте передышки! Правое крыло смяли, сомнем левое, а центр сам побежит.

И уже атакованы полки Броуна и Чернышова. И там на левом крыле идет рубка, резня, настоящая бойня. Сами генералы в гуще ее, с Броуна сбили шляпу, на лбу у него кровь, но старик дерется не хуже молодого, разве что поискуснее в движениях. Шпагой владеет в совершенстве.

Но не пятятся русские, не пятятся. Голицын из центра бросил во фланг прусской пехоте свои полки, сам впереди все так же на коне:

— За мной, ребята!

Он первый со сверкающей шпагой врывается в гущу.

— Князь впереди, братцы! Не выдавай!

Фридрих с возвышенности смотрит на поле битвы, то и дело поднося к глазу подзорную трубу, ожидая момента, когда же попятится неприятель. Тогда можно пускать кирасир. Словно подслушав короля, де Катт говорит:

— Они не побегут, ваше величество.

— Почему? — быстро оборачивается к нему король.

— Им некуда бежать, позади река, болота.

— Побегут, — говорит уверенно король и, поднеся к глазу трубу, почти кричит: — Вон уже побежали!

— Где? Где?

— Вон там, смотри, за каре.

Де Катт приложил ладонь козырьком, всматриваясь в даль, за кипящий внизу котел дерущихся.

— Так там всего два человека, ваше величество.

— Паника всегда, Анри, начинается с двух-трех трусов. А потом достигает и храбрецов. Не железные же русские, в конце концов… Смотри, смотри, они уже на мосту у Куцдорфа.