Тайные культы древних. Религии мистерий - С. Энгус Страница 46

С этим следует сравнить гораздо более пространный и всеобъемлющий список в «Призывании к Исиде», сохранившийся в Oxyrhynchus Papyri, vol. XI, no. 1380.

Еще одним способом было выбрать божество, которое охватывало бы все божественное в целом; например, к Исиде обращались как «una quae es omnia, dea Isis», а к Аттису как к «Аттису Высочайшему и Связующему Вселенную» [726] , что напоминает христологический язык Послания к колоссянам.

Верующие в своих вкусах были либеральны до крайности, признавая столько богов различного происхождения, сколько им хотелось. Император Александр Север почитал в своей личной часовне Орфея, Авраама, Аполлония Тианского наряду с Христом [727] . Древние надгробия свидетельствуют об этом смешанном поклонении божествам Греции, Рима и Востока. Из-за религиозного беспокойства люди лезли в тайны всех культов. Аполлоний Тианский посетил множество храмов и оракулов как в Римской империи, так и вне ее. Апулей хотел быть посвященным во множество мистерий. Плутарховская Клеа прислуживала в дельфийских таинствах Диониса и была посвящена в мистерии Исиды [728] . Татиан [729] в своем поиске истины также старался быть посвященным во многие мистерии. Претекстат и его жена принимали таинства разных мистериальных церквей [730] . Даже жречество не было закрытым: один и тот же человек мог быть жрецом фригийского и персидского культа, а также служителем государственного культа. Жрец Исиды мог даже носить имя Митра или Иакхагог [731] . Среди божеств также не было ревности: многие боги могли делить один и тот же храм, или же божество, которому храм был посвящен изначально, могло допустить меньших богов, которые имели некоторое право на привязанность верующих. В помпейском Исеуме стояли статуи Диониса, Венеры и Приапа [732] . В Митреум в Остии допускались италийские и греческие божества [733] .

Иудеи из-за своей поразительной способности к адаптации играли значительную роль в этой истории синкретизма, несмотря на свои попытки закрыться за «оградой закона». В ходе вавилонского пленения на их религию в первый раз в значительной степени подействовал синкретизм из персидских источников. Но именно в период после Александра иудеи стали в наибольшей степени открыты влиянию чужеземных идей и в целом наиболее восприимчивы к ним, прежде всего к идеям эллинизма. Процесс эллинизации от Александра до Антиоха Эпифана был таким тонким и в то же время мощным, что палестинским иудеям угрожала опасность полной эллинизации. Эта опасность была остановлена безумием Антиоха, который, пытаясь достичь религиозного единообразия в своем соперничестве с Египтом, попытался ускорить процесс эллинизации посредством всеобщего принуждения, вынудившего иудеев восстать. На некоторое время им удалось обеспечить себе независимость, но они не могли полностью изгнать греческую культуру. Та самая диаспора, которая дала Павла и Филона, была всегда более либеральна в своих взглядах на жизнь, чем родина иудеев, и она в большей степени была подвержена заражению чужеземными идеями. Иудейско-греческая школа Александрии, основным представителем которой является Филон, сделала первую серьезную попытку гармонизировать религию Востока и культуру Запада. Синагоги диаспоры привлекали греков и римлян, сирийцев и персов и жителей островов архипелага; там они знакомились друг с другом и с людьми, которые были посредниками между Востоком и Западом. Синагоги были плодородными рассадниками синкретизма, так же как и языческие религиозные ассоциации. Богобоязненные люди приносили в синагогу лучшие идеалы язычества, а в неиудейский мир – идеалы праведности. В этом взаимодействии важным инструментом синкретизма стал греческий перевод Библии – Септуагинта.

Синкретизм работал с мистериями рука об руку; он, освобожденный от всякой расовой и культурной исключительности, предлагал свое благословение всем. Располагая людей к поискам истины везде, где ее можно было найти, и религиозной поддержки всюду, где она предлагалась, он облегчил путь к чужеземным религиям. Питая религиозную тенденцию к монотеизму, синкретизм убедил людей в том, что все культы связывают человека с одним и тем же божественным единством, так что человек может выбрать тот культ, который облегчает ему подход к Богу. На все религии мистерий синкретизм оказал глубокое воздействие, и действительно, они предлагают наилучшее поле для исследований самого синкретизма. Они образовывали как бы религиозный «трест» для взаимопомощи. Мистерии заимствовали друг у друга культ, ритуал, символы и мифологию. Тавроболии, необычайное жертвоприношение Великой Матери, были (возможно) заимствованы фригийскими жрецами из персидского культа каппадокийской Анахиты – богини, ассоциировавшейся с Митрой в религии Ахеменидов, и также практиковались в кровавом культе коммагенской богини Ма [734] . Из религии Великой Матери они, возможно, были заимствованы митраистами, как утверждают, например, Ревилль, Дилл и Лег [735] , хотя это оспаривает Кюмон [736] . Неоспоримо влияние иудаизма на культ Сабазия [737] . Кюмон предполагает, что иудаизм повлиял на культ Великой Матери [738] . Жречество этих мистерий было вполне либерально. Дух терпимости, свойственный религиям мистерий, проявлялся в покровительстве, который один, уже авторитетно утвержденный или популярный культ, оказывал братскому культу в его пропаганде. Великая Мать стала покровительницей других восточных культов, которые на глаз посторонних выглядели более или менее похожими из-за некоторых общих черт – точно так же, как и первоначальное христианство росло sub umbraculo religionis licitae из иудаизма.

Три формы религий мистерий в первую очередь были синкретическими – орфическая религия, герметизм и гностицизм. Орфики ввели уравнительную тенденцию в религиозных взглядах, которая поразила самые корни национализма, и так подготовили путь для индивидуалистических восточных культов: таким образом, для истинного орфика все религии приобрели одинаковую ценность. Орфик, владея знанием своих собственных тайных обрядов, подкрепленный своими формулами, не видел никакой трудности в том, чтобы приспособиться внешне к любой модной религии. Орфизм завещал позднейшим гностицизму и герметизму принцип выборочности в религиозных делах: «Он сыграл огромную роль в отвращении умов людей от идеи отдельных богов для отдельных народов, объясняя им, что все национальные и местные божества являются лишь различными формами одной великой Силы… Своей готовностью отождествить его [Диониса] также и с местным божеством Элевсина и со всеми чужеземными богами – Адонисом, Аттисом, Сабазием, Осирисом… они показали, как далеко готовы зайти по пути синкретизма; и если бы не появилось христианство и другие религии, то не приходится сомневаться, что все греко-римские божества в конце концов слились бы в одном Дионисе» [739] .

Религия герметиков была сплавом халдейской, египетской и греческой религий, космологических и философских теорий, в которых господствовали египетские и греческие элементы. Герметический корпус отражает практически все фазы религиозных идей и практик, господствовавших в греко-римскую эпоху – от самой высокой духовности до вульгарной магии. Этот синкретизм [740] принес огромную популярность мистериям и поставил им на службу множество прислужников, таких как магия, демонология, астрализм и философия, – особенно это касается Ямвлиха и Прокла. Если синкретизм достиг своего зенита в альянсах, формировавшихся для противостояния торжествующему христианству, то с исторической точки зрения его следует считать одним из величайших движений, подготовивших христианство. Питая религиозные интересы, делая ограничения устаревшими, заставляя сравнивать религиозные системы друг с другом, возбуждая между ними соревнование, располагая людей к тому, чтобы принять спасение там, где его предлагали наиболее действенно, снова открывая вопрос власти, открывая Западу Любовь как тайну Востока [741] , а Востоку – Волю как тайну Запада, греко-римский синкретизм не только подготовил путь Господу, но и в действительном смысле обеспечил победу Его делу [742] .