Тамерлан - Александр Сегень Страница 46

То, что Севин-бей усадила по правую руку от себя великую биби-ханым, а по левую самую юную обитательницу Тамерланова гарема, было, конечно, заметной вольностью, но Тамерлан позволял своей любимой невестке разные шалости, в том числе и нарушения установленного этикета.

Винопитие уже шло полным ходом, и новоприбывшим гостям поспешили подать большие кубки с вином. Осушив кубок, Мухаммед снова взглянул на Зумрад и заметил, что она пьяна. Девушка от души веселилась, рассказывая что-то Севин-бей, а когда Мухаммед посмотрел на нее, она, лукаво улыбнувшись, зашептала что-то Севин-бей на ухо, и та тотчас тоже устремила свой взор на Мухаммеда. Приподняла свою чашу и качнула ею, показывая, что пьет за него. От этого мурашки поползли по спине царского дипломата. Ну, конечно, ведь Зумрад никогда не пила вина на больших самаркандских дастарханах, она запьянела и тут же проболталась своей новой подруге. А что, если Севин-бей получила от Тамерлана задание?..

Делать было нечего, и Мухаммед поднял бокал, показывая жене Мираншаха и вдове Джехангира, что пьет за ее здоровье. Севин-бей, кивая, что-то ответила Зумрад. Нетрудно догадаться – а он очень даже ничего, хорош собой, строен, мужествен…

Ну, теперь оставалось только надеяться, что Тамерлан сегодня наконец напьется так, что последует за недавно усопшим сеидом Ласифом аль-Хакком.

Биби-ханым сидит и не шелохнется, только попивает из своей чаши. А что, если Зумрад шепчет слишком громко и Сарай-Мульк все слышит?..

Не позавидуешь бедняге Мухаммеду – он сидел как на иголках, в то время как свадебное представление и всеобщее веселье были в полном разгаре. Когда окончились все обряды, сопровождающие вход невесты на дастархан, с осыпанием ее монетами и лепестками роз, с многочисленными поклонами и снятиями легких покровов, под коими оказывались другие покровы, племянницу Севин-бей усадили на отдельном помосте в окружении музыкантов, которые игрой на дутарах, флейтах и бубнах услаждали ее слух. Тем временем жених, покинув свое место, сел на арабского скакуна барсовой масти с жемчужными нитями, вплетенными в гриву, взял копье и изготовился. Один из родственников встал на видном месте, держа в руке обручальное кольцо. По чагатайскому обычаю нужно было на полном скаку поймать кольцо на острие копья и затем только передать невесте. Для этого на свадьбу обычно приглашались копейщики, искусные в своем деле. Если им не удавалось подхватить летящее в воздухе кольцо – плохая примета, брак не будет удачным. Но такое случалось редко. Чагатаи, а особенно барласы, были в этом искусстве непревзойденными ловкачами.

Отъехав на некоторое расстояние, Шир-Апай пришпорил коня и стал разгоняться. Родственник с кольцом приготовился, слегка наклонившись, все замерли, волнуясь за жениха и невесту – вдруг не получится фокуса. И вот сверкнуло, взлетев в воздух, обручальное колечко, прогрохотали копыта коня, просвистело длинное копье, и молодой барлас, торжествуя, натянул поводья, задирая вверх острие копья, – кольцо было на пике! Конь заржал и, топая, нервно приблизился к помосту, на котором сидела невеста. Медленно опустилось копье, двигаясь острием к взволнованной девушке. Наконец она сняла с острия ловко пойманное женихом кольцо и под всеобщие крики радости и восхищения надела его на палец. Отныне она уже считалась женой. Шир-Апай спрыгнул с коня, взял ее за руку и повел на помост, где пировали Севин-бей, биби-ханым, Зумрад и другие ближние Тамерлана.

Подали еще вина и легких закусок. Выпили за новобрачных, коих вскоре повели в свадебный шатер. Мухаммед нехотя объяснял испанцам происходящее. Они никак не могли поверить, что можно и впрямь поймать кольцо на острие копья, упрашивали Мухаммеда признаться, что это лишь ловкий обман зрения. Когда же он клятвенно заверил их, что никакого обмана нет, а есть подлинное искусство владения копьем, дон Альфонсо все равно не поверил, дон Гонсалес готов был упасть в обморок от восхищения, а дон Гомес искренне расстроился, что как копейщики чагатаи – боги, а франки им и в подметки после этого не годятся.

Кстати, пользуясь отсутствием настырного Тамерлана, дон Альфонсо и дон Гонсалес не пили вина, пробавлялись кумысом и были этим весьма довольны. Наложницы находились при испанцах и вино пили, а запьянев, взялись щекотать и пощипывать своих подопечных. После того как кольцо было столь удачно поймано, всеобщий веселый гомон за свадебным дастарханом заметно усилился. А когда принесли шелковую простынку с пятнышком крови, веселье выплеснулось через край, все смеялись, шутили, рассказывали смешные истории, когда же подали мясо, принялись играться с ним, изображая из себя голодных зверей, вырывая друг у друга горячие окорока и бараньи лопатки, лепешки и фрукты.

Ахмад Бухари, управляющий царским гаремом, подойдя к Мухаммеду, сообщил, что великая госпожа хочет побеседовать с послами, и пришлось перебираться на главный помост. Сарай-Мульк была заметно пьяна. Прежде всего она строго объявила, что видела, как франки пили только кумыс.

– Ну вот, не сам, так жена… – пробормотал дон Альфонсо и вынужден был, приняв из рук биби-ханым подряд два полных кубка, осушить их. Дон Гонсалес, как ни твердил, что у него только сегодня впервые не очень-то безумствует печень, тоже в конце концов был насильно напоен.

– А правда ли, что я выгляжу не намного старше самой юной жены государя, вот этой вот самой девочки? – Спросила Сарай-Мульк, удовлетворившись питием упрямых франков. – Малышка, покажись!

Мухаммед перевел испанцам ее вопрос и потребовал от них, чтобы они немедленно завопили и принялись жестами показывать свое восхищение красотой и молодостью старшей госпожи. Лучше всех со своей ролью справился, как ни странно, магистр богословия. Тут Мухаммеда чуть было не хватил удар, когда он услышал, как захмелевшая Зумрад во весь голос произносит:

– Тополь ты мой стройный! Прекраснейший из всех багатуров! Скажи, не ты ли был тот лихой копейщик, что поймал обручальное кольцо на моей свадьбе с Тамерланом?

– Увы, – прикладывая ладонь к груди и придерживая выпрыгивающее оттуда сердце, отвечал Мухаммед Аль-Кааги. – В тот день, когда прекраснейшая Яугуя-ага выходила замуж за Султан-Джамшида ^[86], скромный посол его величества был далеко-далеко от Самарканда, должно быть, проезжая в это время Иракский Мавераннахр ^[87].

Тут Севин-бей принялась что-то шептать пьяненькой Зумрад, очевидно, увещевая ее, чтобы она не выражала так громко своих чувств.

– Ой, это вино!.. Это ужасно! – воскликнула Зумрад. – Но мне так хорошо, так легко! Все дурные предчувствия куда-то улетели. Мухаммед, я хочу сказать тебе, тополь мой…

– Стоп! Стоп! Стоп! Стоп! – громко захлопала в ладоши Севин-бей. – Хватит нам тут веселиться. Невестин сок мы уже видели, невинность ее в вине утопили, теперь пора перебираться нам под другие навесы – туда, где великий тополь и столп счастья и радости, лучезарный государь наш Тамерлан женит своего внука Искендера на угэдэйской княжне. Все туда! Все за мной! Великая госпожа, ведите нас к своему сиятельному супругу.