Тамерлан - Александр Сегень Страница 45

– Правда? – покраснела Зумрад. – Спасибо вам.

– Называй меня на «ты», ладно? Хотя бы когда мы разговариваем с глазу на глаз. Ой, а покраснела-то! Не понимаю, почему девушек называют Зумрад. Разве что каких-нибудь больных, чахоточных можно так звать. Посмотри на себя в зеркало – ты настоящая Лолагуль, а никакая не Зумрад ^[85].

– Государю тоже не нравится мое имя, и он стал называть меня с недавних пор царицей сердца – Яугуя-ага. А я никак не могу привыкнуть. Мне нравилось быть Зумрад.

– А я буду звать тебя Лолагуль.

– Хорошо, как вам будет угодно… То есть тебе…

– Вот, правильно.

– Нет, я не смогу называть вас на «ты». Пожалуйста, не обижайтесь. Все-таки вы происходите из великого рода Чингисхана, а я – всего лишь дочь минбаши.

– Зато прославленного, верностью и доблестью заслужившего от Тамерлана больших почестей и наград.

– Все равно – разница большая.

– Ну, хорошо. – Севин-бей лукаво посмотрела на жену свекра. Она хотела перейти с ней на «ты», чтобы вызвать у нее побольше откровенности. – А скажи, милочка, тебе нравится быть женой Тамерлана?

– Ну, конечно! – удивленно ответила Зумрад. – Разве может быть иначе?

Она снова покраснела, чувствуя, как сильно колотится сердце. Уж не знает ли Севин-бей о ней чего-нибудь такого?..

– Ну вот, ты опять превратилась в Лолагуль! – рассмеялась Севин-бей.

– Я не совсем понимаю, – сказала Зумрад. – А разве вы не любили своего мужа?

– Какого из двух, милочка? – с вызовом спросила Севин-бей.

– Прославленного Джехангира.

– Скажу тебе честно – нет.

– Не-ет? – не поверила своим ушам Зумрад. Какая смелость! – Это правда?

– Клянусь Гафизом! Внешне он был не красавец, но и не урод, характер имел не слишком пылкий, не слишком холодный. Его даже можно было бы полюбить, если бы не запах.

– Запах?

– Да, гнилой запах, постоянно гнездившийся у него во рту. Джехангир с юности был хвор желудком, эта болезнь и свела его в могилу. Когда он целовал меня в губы, мне казалось, я умру от вони, настолько это было невыносимо.

Зумрад не выдержала и прыснула со смеху. Севин-бей отметила это как добрый знак.

– Я вполне серьезно, – сказала она. – Если уж признаваться, так признаваться. Во-первых, мне в те годы до чертиков нравился эмир Мангхали-Буга, бывший токлуг-тимуровец, перешедший на сторону Тамерлана. А во-вторых… – Она машинально оглянулась по сторонам. – А во-вторых, я ужасно сожалела, что хазрет уступил меня своему сыну. И я знаю, он тоже жалел об этом. Представляешь, мы бы сейчас были с тобой согаремницы!

Тут уж обе от души расхохотались.

– А Мираншах? – спросила Зумрад, отсмеявшись.

– Этот придурошный? – фыркнула Севин-бей. – Хотя нет, вру. Поначалу, когда Джехангир ушел в мир иной и свекор выдал меня за своего третьего сына, мне нравился Мираншах. В нем тогда было свое обаяние. Но потом он стал спиваться, потом свихиваться, то и дело лупил меня, наконец, после падения с лошади, когда он здорово припечатался затылком об землю и чуть не помер, жить с ним стало невмоготу. Он все время подозревал меня, что я люблю не его, а покойного Джехангира, а я не могла сказать ему, что ненавидела его брата, ведь Джехангир был для всех идеалом. Своими подозрениями он чуть было меня не свел с ума. Вот была бы достойная парочка! Как я горжусь собой, что в один прекрасный день набралась смелости и сбежала от мужа к свекру. И свекор принял меня, распахнув объятья.

– Я слышала эту историю, – сказала Зумрад. – Мы тогда с отцом жили в Балхе. Отец только что вернулся из похода в Индию.

– А когда я была женой Мираншаха, у меня тоже был один человек, которого я ужасно любила, – продолжала Севин-бей. – Так-то вот и прожила я свою жизнь – любила одних, а детей рожала другим. Ну, тебе-то это не грозит. Я имею в виду – не грозит рожать детей от Тамерлана. Напрасно он думает, что в Китае омолодится и вновь станет полноценным мужчиной. Полагаю, что это всего лишь бредни. А ведь тебе едва ли хотелось бы, чтобы он омолодился, а? Ну, скажи, Лолагуль, ведь едва ли!

Зумрад молча кивнула и смеющимися глазами посмотрела на Севин-бей. Какая она славная, эта любимая невестка Тамерлана! Так и хочется выложить ей всю свою душу. Так и просится с языка поэма о любви к Мухаммеду Аль-Кааги.

Еще несколько минут разговора, и Зумрад выложила бы Севин-бей все. Ну, пусть не все, пусть только то, что ей «до чертиков» нравится царский дипломат, побывавший аж на краю земли, на острове франков. Она бы, конечно, не осмелилась поведать ей о своих свиданиях с Мухаммедом и о том, что… Нет-нет, ни за что не осмелилась бы!..

Но она не успела даже и заикнуться о своем возлюбленном, поскольку пришли люди с сообщением о том, что дастарханы накрыты, гости собрались и только что прибыла сама биби-ханым.

– Прекрасно! – воскликнула Севин-бей. – Ты уже пивала винцо, Лолагуль?

– Нет, я только пробовала его. От него делается муторно, будто в чем-то сильно провинился, но ничуть в этом не раскаиваешься, – ответила Зумрад.

– А ведь точно, так оно и есть, – рассмеялась Севин-бей. – Давненько я ни в чем таком не провинялась, за что не хочется чувствовать себя виноватой.

– А мы будем праздновать свадьбу царевича Искендера? – спросила Зумрад.

– Нет, – сказала Севин-бей. – На свадьбу мы должны явиться уже пьяные. А сейчас будем отмечать пятилетие моей свободной жизни в Самарканде. К тому же я выдаю замуж племянницу.