Ад. История идеи и ее земные воплощения - Скотт Брюс Страница 44

Я провел девять лет в одиночке тюрьмы Шавангунк, шесть лет в тюрьме Салливан, шесть лет в Грейт-Медоуз, а здесь, в Эльмире, я нахожусь четыре года – и за все это время я ни дня не провел в психиатрическом стационаре из-за попытки суицида или по какой-либо другой причине. Раньше я думал о самоубийстве, когда было все труднее прожить следующий день, но я все еще здесь. Некоторые мои соседи в боксе поддавались суицидальным мыслям, предпочитая смерть еще одному дню в одиночке. Я никогда сам не пытаться умереть, но знавал времена, когда ходил по краю. У меня были соседи, которые попадали в бокс нормальными людьми и покидали его сломанными, в них уже не было ничего нормального. Я видел парней, оставивших всякую надежду в одиночке, но мои мечты и надежды до сих пор теплятся во мне. Коварная программа бокса пока не привела меня на скользкий путь саморазрушения, которому поддались многие из моих соседей, и, возможно, это чудо. Спасибо Господу за это чудо; я лучше умру, чем потеряю рассудок.

Если бы в 1987-м я узнал, что проведу четверть века в одиночном заключении, я бы, конечно, покончил с собой. Если бы пришлось умирать целый месяц и провести каждую его минуту в корчах, такая участь все-таки была бы куда более выносимой, чем прошедшие двадцать пять лет. Я пытаюсь представить, какая казнь, даже медленная, хуже, чем двадцать пять лет в одиночке, но у меня ничего не выходит. Сожгите меня, забейте до смерти палкой, разрежьте на куски, освежуйте, пристрелите, сделайте что угодно, но ничто не может быть ужаснее, чем годы, проведенные в одиночной камере. Если бы вы или государство убили меня, это бы длилось недолго; в боксе я внутренне умер тысячу раз. Сумма моих страданий за четверть века была именно такой.

Для некоторых высокопоставленных судей, которые в одиночке не провели ни дня, двадцать пять лет – это не жестокий, а вполне обычный приговор. Для тех, кто жаждет мести заключенным, совершившим ужасные преступления, неважно, насколько жестока или необычна моя участь. Тем, кто ненавидит и не знает прощения, всегда будет мало угрызений совести, недостаточно раскаяния – в их глазах можно увидеть только жажду возмездия. Судье Малрою показалась достаточной вечность в Аду. Но их беспощадная ненависть говорит, что в Аду недостаточно жарко; им хотелось бы большего. К счастью, эти люди немногочисленны; для многих в какой-то момент наступает предел.

Неважно, что все думают о том, что не увидят в самом страшном кошмаре. Я знаю, что двадцать пять лет в одиночном заключении – это безусловно жестокий приговор, более жестокий, чем электрический стул, газовая камера, смертельная инъекция, пуля в голову и даже гильотина. Сумма страданий, причиненных человеку любой казнью, – это ничто по сравнению с суммой страданий, которые принесла мне четверть века в боксе. Одиночное заключение, которое пережил я, даже если не считать нечеловеческих условий пребывания, – это ужасная пытка. Те, кто не уверен в этом, не знают, о чем говорят. Я отбываю наказание куда худшее, чем смерть.