Философы Древней Греции - Роберт С. Брамбо Страница 43

Это – второй шаг философского аргумента Платона. Исходя из того, что существуют пять разных типов знания, которым соответствуют разные типы «вещей», Платон выясняет, каким образом они соединяются друг с другом в единую систему – мировой порядок. На первом шаге было показано, что наш субъективный «мир ума» системно связан с «миром фактов». На втором шаге, о котором мы говорим сейчас, Платон показал, что «мир неизменных структур», который мы называем «знание, что», системно связан с «миром природы». Третьим шагом будет выяснение того, есть ли подобные системные связи между «миром природы», общественным миром физики и техники и «частным миром» видимостей, «угадывания», воображения.

И действительно, связующее соотношение существует также между общественным миром «знания, как» и миром объектов, с одной стороны и «основанным на догадке» миром образов, намеков, воображения и мифа – с другой. «Картины», которые мы видим или воображаем, что видим, – это образы чего-то, так же как отражения в зеркале – это отражения какой-то другой вещи. Все не похожие один на другой «моментальные снимки», которые делает наше зрение, когда мы обходим крепостную башню кругом, отходим назад и возвращаемся обратно, четко связаны с самой башней. Ее видимый образ становится все меньше, когда мы удаляемся от нее, оказывается ярче или темнее в зависимости от того, на солнечной или теневой стороне мы стоим, и так далее. Когда мы можем соотнести эти мгновенные впечатления («моментальные фотографии») с объектом, который является их причиной, мы обнаруживаем систему в том, что иначе было бы похоже на альбом, в который вложены без всякого порядка разные маленькие мгновенные фотографии. Хотя для поэзии, мифа, воображения найти их происхождение и причину в мире природы или мире идей гораздо труднее, в этом случае тоже видно, что соотношение «объект – образ» имеет тот тип причинности, которого надо было ожидать²⁶.

Остается рассмотреть еще два вида связи. Первый – соотношение между различными ценностями и какой-либо одной идеей ценности («добром»), которая выявляет им их общую природу. Когда мы называем «добром» и красоту, и истину, и духовное совершенство человека, и общественную справедливость, это не ошибка и не случайность, а вызвано тем, что во всех этих случаях ценность проявляется в результате одного и того же вида соотношений «часть– целое». У красоты, например, основное условие – такое расположение частей чего-то, при котором каждая из них составляет гармоничное целое с остальными. Истина, как мы уже видели, является свойством простого, связного, легко понятного целого – совокупности общих законов, в которой ни одна часть не противоречит ни одной другой и внутри которой мы обнаруживаем одиночные категории или законы, применимые к множествам случаев и единичных событий. Человеческая добродетель тоже представляет собой правильный порядок «частей» человеческого «я»: в хорошей человеческой жизни разум, честолюбие, влечения расположены в правильном порядке подчиненности друг другу, и каждому из них определено в ней правильное место. Потеря ценности, она же несправедливость, имеет место, когда часть уничтожила целое или целое раздавило одну (любую) из частей. Этот принцип гармонии исходит от формы добра, которая является источником всего хорошего – и того хорошего, что мы находим в красоте, и того, что находим в благородстве, и того, что находим в уме²⁷.

Платон показал, что принцип гармонии указывает направление выбору и изменению. В физическом мире планеты и звезды постоянно изменяются согласно простому «музыкальному» плану. На гораздо меньшем по размеру уровне молекул «геометрически правильные тела» оказываются достаточно приемлемыми моделями потому, что сочетают в себе стабильность и симметрию. В мире животных чувство неполноты ведет к желанию быть бессмертным и этим создает инстинкт продолжения рода и жажду творчества. Инстинкт самосохранения тоже можно истолковать как тягу к реализации своих возможностей, а привлекательность идеала дает этой тяге направление. У человека, в отличие от животных, есть сознание, способное ставить вопросы о своей собственной природе и о своей чувствительности к идеалам. Короче говоря, направление природе дает не просто определенная структура, а системная структура, которая реализует полноту путем интеграции частей в более крупные функциональные целые.

Насколько наука и этика нашего времени согласуются с этим интуитивным прозрением Платона, а насколько противоречат ему, очень трудно оценить. Отчасти это трудно потому, что как внутри наших естественных наук и этики, так и на их стыке существует много различных теорий. Эволюционная теория описывает именно ту проявляющуюся во всей природе тенденцию к бессмертию и усложнению организма, существование которой предполагается взглядами Платона. В нашей философии истории многие несхожие между собой учения обнаруживают в процессе смены человеческих цивилизаций одно и то же – направленное движение вперед к ценности и порядку (Гегель, Шпенглер, Тойнби и другие). В современной химии нет точного соответствия идее о существовании элементарных частиц, имеющих «форму кристалла». Физика и астрономия не обнаружили в «эволюции» звезд и галактик такого сохранения ценности, которого, по мнению Платона, следовало ожидать. Однако естественные науки установили, что для каждого наблюдателя, независимо от того, находится он в покое или движении относительно других наблюдателей, верна одна и та же совокупность законов природы. В дискуссиях об этике центральной темой является свобода, а не самореализация. Философы, начиная с Канта и затем Сартра, в основном разделяли точку зрения Платона. Но из-за изменений, произошедших в языке и стиле, сейчас трудно оценить по достоинству составленное Платоном описание вершинной идеи его системы, которая дает порядок и направление этой системе как целому²⁸.

Демонстрация того, что виды и уровни действительности системно связаны между собой таким образом, что более высокие уровни являются «объяснением» более низких, может показаться ненужной. С тех пор как Платон очертил контуры этой системы видов и уровней действительности, мы можем ясно видеть, что наш мир – это не четыре или пять отдельных измерений, существующих каждое само по себе. Но этот набросок системы был нужен для того, чтобы стал понятен смысл изучения и описания истории греческой философии до Платона. Если теперь мы читаем эту историю как открытие одного за другим новых уровней действительности по мере того, как мысль двигалась от мифа к завершающей философской системе, мы можем понять, в чем заключалась та кажущаяся непоследовательность, которую так легко было осмеивать софистам. В этом Платоновом истолковании точки зрения всех его предшественников содержали одну и ту же ошибку – часть ошибочно оказывалась принятой за целое. Получавшиеся в результате определения философии, в которых она отождествлялась с физикой, математикой, поэтическим парадоксом, техникой, работой по познанию самого себя, во всех случаях оказывались неполными.

Возможно, анализ истории философии от Фалеса до Сократа был нужен Платону для того, чтобы накопить данные, необходимые для создания его схемы реального мира. Мы можем использовать его «Разделенную линию» как основу для краткого итогового обзора этой истории философских открытий.