Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин Страница 42

«Зеверинг протестовал и заявил, что он вынужден подчиниться силе. Когда Брахт после обеда явился в свое новое министерство и потребовал от Зеверинга сдать дела, тот отказался, повторив, что подчинится лишь насилию.

— Какая форма насилия Вас больше устраивает? — любезно осведомился Брахт.

— Пусть с наступлением темноты два полицейских офицера выведут меня из министерства, — ответил Зеверинг» ^[215].

В накаленной обстановке 1932 г. это имело самые пагубные последствия для судьбы социал-демократии. По мнению В. Руге «важнейшим результатом событий 20 июля 1932 г. явилось разочарование многомиллионной массы сторонников социал-демократии, широко распространившееся среди них чувство своей беспомощности перед лицом реального насилия» ^[216]. В отличие от коммунистов, социал-демократы были против эскалации насилия в Германии. Но в июле 1932 г. они не решились на развертывание даже ненасильственного сопротивления произволу «кабинета баронов». Из-за безработицы организаторы переворота не боялись забастовок, а социал-демократы не рассчитывали, что им удастся провести мощную акцию. Но уже в ноябре коммунисты смогут провести крупную забастовку транспортников в Берлине. Просто СДПГ настолько привыкло к элитарной кабинетной политической культуре, что боялась призвать массы к чему-либо не вполне законному. К тому же для организации действенных акций необходимо было договориться с коммунистами, а это означало прокладывать им дорогу. Социал-демократы не учитывали, что в ситуации 1932 г. нацисты набрали гораздо большую силу, чем коммунисты, и представляли главную опасность.

За организацией социального протеста могла последовать дестабилизация Веймарской республики. Чтобы избежать этого, социал-демократы предпочли плыть по течению, наблюдая медленное умерщвление республиканской системы. У. Ширер комментирует: «В ноябре 1918 года они имели возможность создать государство, основанное на их же идеалах — идеалах социал-демократии. Однако им не хватило решимости. И вот на заре третьего десятилетия они превратились в усталую, поверженную партию, возглавляемую благонамеренными, но в большинстве своем посредственными старыми людьми, которые до конца остались верны республике, однако были слишком растерянны, слишком робки, чтобы идти на большой риск. Без риска же невозможно было думать о сохранении республики. Поэтому, когда Папен снарядил отряд солдат, чтобы ликвидировать конституционное правительство Пруссии, они ничего не смогли ему противопоставить» ^[217]. Классический социал-демократизм оказался бессилен в кризисную эпоху. Были забыты самоуправленческие идеи левой социал-демократии времен Ноябрьской революции, которые связывали социалистов с рабочими массами и давали трудящимся надежды на лучшее будущее. Решительность революционеров, создавших и отстоявших республику, осталась в прошлом. В арсенале социал-демократии сохранилась лишь привычка к законности и рутина борьбы за социальные выплаты, на которые сегодня не было денег в казне. Социал-демократия в германском кризисе оказалась слишком умеренной и аккуратной, чтобы быть реальной альтернативой нацизму. Избиратель уходил от социал-демократов. Даже коммунисты, за спиной которых стоял СССР, казались предпочтительнее. А для решительной реформистской политики нужна была какая-то новая сила.

На выборах нацисты получили наибольшее количество голосов и стали крупнейшей фракцией в парламенте (230 депутатов), оттеснив социал-демократов на второе место. Но большинство в рейхстаге составляло 304 депутата. Тем не менее, Гитлер потребовал для себя пост рейхсканцлера. По выражению В. Руге, «нацистский главарь, как говорится, ввалился в дом вместе с дверью: он без околичностей потребовал для себя кресло канцлера» и ключевые правительственные посты ^[218]. Казалось бы — что такого, Гитлер мог возглавить только коалиционное правительство, где работал бы под контролем министров-консерваторов и в любой момент мог быть снят с поста президентом (на это надеялись и итальянские аристократы, допускавшие к власти Муссолини). Но Шлейхер, который стал в этот период основным советником Гинденбурга, опасался, что Гитлер, получив формальное право на власть, попытается с помощью своих штурмовиков совершить конституционный переворот. Шлейхер был прав. Геббельс писал в дневнике: «Придя к власти, мы уж никогда ее не уступим. Живыми они нас из министерств не вытащат» ^[219]. Поэтому Шлейхер был готов согласиться на канцлерство Гитлера только при условии, что тот будет согласовывать свои шаги с рейхстагом, а Гитлер упрямо требовал чрезвычайных полномочий. Договориться не удалось.

На своей встрече с Гитлером 13 августа Гинденбург холодно объяснил этому «капралу», что не может передать власть непредсказуемой партии. Штурмовики рвались в бой — взять власть силой. Гитлер снова приказал им сохранять спокойствие. Авторитет фюрера висел на волоске даже в своей партии. Но и в стране его позиция «все или ничего» вызвала разочарование, что сказалось уже на следующих выборах.

Сложившаяся ситуация была тупиком для всех. И консерваторы, и нацисты, и Шлейхер стремились переломить ее в свою пользу. За этой борьбой внимательно следили коммунисты, готовые в любой момент воспользоваться ошибкой правых, чтобы перехватить инициативу. 22 августа 1932 г. ЦК КПГ разослал окружным комитетам циркулярное письмо «Накануне нацистской коалиции во всем рейхе? Немедленно подготовить забастовки протеста и массовые демонстрации!» ^[220] Как показали последующие события, коммунисты блефовали — без социал-демократов у них не было сил, чтобы свергнуть коалицию нацистов и националистов. А социал-демократы были деморализованы.

30 августа Геринг был избран спикером рейхстага. 12 сентября он разыграл с Папеном злую парламентскую игру, которая стоила канцлеру места. На всякий случай Папен подписал у Гинденбурга декрет о роспуске только что избранного рейхстага. Коммунисты, как и ожидалось, вынесли предложение о вотуме недоверия правительству Папена. Но вот что было полнейшим сюрпризом, за канцлера не заступился ни один депутат, что по регламенту вело к рассмотрению дела уже сегодня. Гитлер решил поддержать предложение коммунистов, чтобы свергнуть правительство, в котором ему не нашлось места. Геринг объявил голосование несмотря на то, что Папен требовал слова для оглашения декрета о роспуске парламента. Спикер сделал вид, что не видит раскрасневшегося канцлера, который махал декретом прямо перед трибуной. Большинством голосов Папен был отправлен в отставку. Нацисты прекрасно умели пользоваться конституционными инструментами, когда это было им нужно. Но ценой этому был роспуск рейхстага и новые выборы — на этот раз 6 ноября.

Альтернатива Шлейхера

Немцам уже надоела эта бесконечная избирательная гонка, в результате которой ничего не меняется, и политики никак не могут договориться. Электорат нацистов начинал разочаровываться в своем фаворите Гитлере. Нацисты надоедали и спонсорам, тем более, что их низовые организации иногда примыкали к забастовкам. 3 ноября началась организованная коммунистами стачка берлинских транспортных рабочих. Она была организована коммунистами, но к ним присоединились нацистские рабочие. Это перемирие в «красно-коричневой войне» обеспокоило президента, и Гитлеру пришлось оправдываться перед ним: «Если бы я удержал своих людей от участия в этой забастовке, она состоялась бы все равно, но я потерял бы своих сторонников среди рабочих» ^[221].